Игорь Кио - Иллюзии без иллюзий

Как-то в Киеве он, всегдашний холостяк, возвращался с девушкой из кино и увидел, что рекламу, которую он развесил на Крещатике, на самых видных местах, снимают и складывают в грузовик. Фрадкис бросился на человека, командовавшего всей этой процедурой: «Вы что делаете? Я директор Кио. Вы что — снимаете мою рекламу?» Тот огрызнулся: «Ладно, вы с вашим балаганом весь город уже обгадили. А мы — белорусский театр Янки Купалы, академический театр. Это важнее».

Фрадкис отправил девушку домой, он уже не мог думать о девушках. Всю ночь он думал о сатисфакции. И утром нанял какую-то машину — такую, с поднимающейся площадкой, с которой электромонтер чинит провода, — и сказал водителю: «На́ тебе пятьдесят рублей. Я администратор театра Янки Купалы. Мы уже закончили гастроли, и нам вся реклама здесь уже не нужна. Пожалуйста, собери ее и выброси в Днепр». Водитель за деньги с удовольствием все сделал. И на следующий день был скандал, жалобы театра министру культуры. Министр культуры Украины звонил директору цирка, Фрадкису дали нагоняй, но он был счастлив, что поставил обидчика Кио на место и отстоял наши интересы.

…В Москву впервые приехали канадские профессионалы-хоккеисты. Ажиотаж перед матчем необыкновенный. И билетов в кассе нет, и восемь кордонов милиции не пропускают ко Дворцу спорта в Лужниках. Мы где-то загуляли с друзьями, и один из них сказал: «Вот хорошо бы сейчас поехать на хоккей» (не потому, что нас так уж интересовал хоккей, а вспомнили про пресс-бар, где торговали джином и виски). У одного из наших апээновских друзей — у Саши Марьямова — была аккредитационная карточка, дававшая право на вход. Но нас-то семеро… Подъехали ко Дворцу спорта, Фрадкис взял у Марьямова карточку, просочился через служебный вход — и прямо по льду, где шла разминка (по льду, потому что сам был уже хорошо выпивши), направился к старшему тренеру нашей сборной: «Мы приехали вам помочь. Все будет нормально…» — «Кто, что, в чем дело?..» — «Тихо, спокойно, я бы не пришел к вам просто так. Приехал Кио…» — «А при чем здесь Кио?» — «Вы что, совсем уже с этим хоккеем ничего не варите? Кио приехал! Кио! Волшебник! Вы хотите выиграть сегодняшний матч?» — «Конечно, хочу». — «Ну так он приехал вам помочь. Или не надо? Или нам уехать?» Тренер, на всякий случай, быстро позвал кого-то из своих помощников и сказал: «Чем черт не шутит (он слишком волновался), пусть там их пропустят всех!» Просидев большую часть матча в баре, мы выходили уже поздно ночью — и случайно столкнулись с тренером, который был с нами крайне любезен: «Вы знаете, все-таки поддержка болельщика, помощь действительно талантливых людей — большое дело».

В другой раз мы загуляли в ресторане гостиницы «Россия» и ночью вышли на Красную площадь. Фрадкис на пари обещал устроить нам посещение мавзолея Ленина. И пошел договариваться с часовыми, которые там стояли. Хорошо, мы спохватились, когда уже было слышно, как затворы винтовок клацнули, и оттащили Леонида Николаевича. Могли бы ведь арестовать, а то и застрелить. Хотя — могли бы и пустить повидать вождя…

Один-единственный раз, повторяю, Фрадкис в любом начинании обязательно достигал потрясающего эффекта. Было глупое время: если ты хотел продать автомобиль, то мог продать его только, допустим, москвич — москвичу, ленинградец — ленинградцу и так далее. Это была мера, направленная против спекулянтов, которые «наваривали» деньги на перепродажах, — машины ведь были дефицитом. Из-за специфики нашей работы мы по десять месяцев в году не бывали дома, а машину я всегда брал с собой, она у меня участвовала в программе. В Тбилиси, когда я решил продать машину, у меня возник покупатель из города Ткварчели Абхазской АССР. Я послал Фрадкиса в Москву. Он пришел в городское ГАИ и сказал, что вот так и так, Кио на гастролях, неизвестно, когда вернется. Надо продать машину. «Куда?» — «В Ткварчели Абхазской АССР…» На него все посмотрели как на идиота. Грузия тогда ассоциировалась именно с понятием навара, спекуляции. Фрадкис спросил: «Ну хорошо, кто может решить этот вопрос?» Ему сказали, что заместитель начальника ГАИ Союза генерал такой-то. Леонид Николаевич потом рассказывал: надел свой самый лучший костюм, надушился (интеллектуальная внешность, как он про себя говорил — и действительно в это верил), набрал полные карманы календариков, забросал этими календариками весь генеральский предбанник. Через пять минут его генерал принял, не понимая, чего этот еврей от него хочет. Фрадкис сказал: «Дорогой товарищ генерал, у меня к вам только два вопроса». — «Слушаю вас». — «Скажите, пожалуйста, я похож на спекулянта?» — «Я не понимаю, о чем вы говорите». — «Нет, вы мне ответьте, пожалуйста, вот вы на меня посмотрите и скажите: я похож на спекулянта?» — «Нет, не похожи». — «Спасибо. Второй вопрос. Вы знаете артиста Игоря Кио?» — «Ну знаю». — «Скажите, пожалуйста, он похож на спекулянта?» — «Я опять не понимаю вашего вопроса. Причем здесь Кио?» — «Нет, нет, вы мне, пожалуйста, ответьте, он похож на спекулянта?» — «Нет, не похож». — «А ваши сотрудники говорят, что он спекулянт. Пожалуйста, я вас прошу, подпишите вот это письмо». И генерал как под гипнозом подписал бумагу со следующим текстом: «В порядке исключения разрешить продать машину в Ткварчели Абхазской АССР».

Я все же не хочу, чтобы о Фрадкисе складывалось впечатление как о фигуре целиком комической. Он был человеком дела. Он следил за изготовлением аппаратуры на заводах, организовывал рекламу, приезжал за несколько дней до начала гастролей в разные города — и в газетах появлялись статьи под крикливыми заголовками, сообщавшими, что приезжает лучший артист мира Игорь Кио. Он следил за тем, как продаются билеты. Для него как бы дело Кио было делом собственной чести и своего, разумеется, благополучия.

…В восемьдесят седьмом году мы поехали делать «чёс» по Дальнему Востоку — и попали в Петропавловск-Камчатский. В Петропавловске-Камчатском первый секретарь горкома хотел бежать впереди паровоза. Поэтому там не то что водка не продавалась, но и пиво даже. И официально было объявлено, что продается только по справке о смерти или о женитьбе. Людей в России помирает много — во всяком случае, больше, чем женится. И Фрадкис нашел путь к какому-то зампреду горисполкома — и тот через день выдавал ему справки, что кто-то из нас умер. У нас в коллективе пятьдесят человек. Но многие умирали и по второму разу: Фрадкис снабжал всех выпивкой по справке горисполкома ежедневно.

Во время антиалкогольной кампании Фрадкис показал себя во всей силе — для него не существовало преград. Он обладал даром какой-то врожденной, убеждающей каждого наглости. Стоит гигантская озлобленная очередь за водкой. Он идет и совершенно спокойно становится первым. Все алкоголики сначала в шоке, потом поднимается крик с антисемитским подтекстом, да и открытым текстом тоже. Фрадкис поворачивается, смотрит на одного из кричащих и спрашивает: «Ты что, хочешь, чтобы я завтра прикрыл этот магазин?» Тот не понимает: «А почему? Что?» — «Нет, ты этого хочешь, твою мать, завтра я это…… вообще закрою!» Многие понимали, что, скорее всего, угрозы — блеф, но говорилось все наглым евреем настолько убедительно, что алкоголики предпочитали замолчать, чтобы не дразнить гусей: а вдруг он и впрямь может закрыть винный магазин?