Сергей Снегов - Книга бытия

Возражения я подобрал уже раньше — для самого себя. Кант обосновал различие между чистым и практическим разумами. Я различаю рафинированный от всего внешнего капиталистический дух и его реальное претворение в практику. В чистом виде единичный капиталист есть — в его собственном мнении — центр, вокруг которого все вращается. Он существует для себя, он поклоняется и служит себе. Атомизированный мир отдельных объектов — вот что такое чистый капитализм! Естественно, в этом случае служение самому себе становится основой любой деятельности. И поскольку капиталисту свойственно самообожание, то и субъективный идеализм, являющийся философским его выражением, может возникнуть только при капитализме. Впрочем, это теория. На практике общество обслуживают разнообразные и многочисленные философские системы.

— В принципе — оригинально и интересно, — оценил мои философские откровения Оскар. — Однако необходимо солидное обоснование.

Тут он вспомнил, что не предупредил родителей о своей задержке. Ни у меня, ни у него часов не было — но мы чувствовали, что уже далеко за полночь. Я давно добился самостоятельности и мог пропадать хоть целую ночь — ни мать, ни отчима это уже не тревожило. Оскар не был так радикален.

Я проводил его домой. Он сообщил родителям, что вернулся, — и еще час простоял со мной на лестничной площадке второго (а может, и третьего — уже не помню) этажа. Но мы так и не успели наговориться вдоволь.

Так началась наша дружба. Она длилась пять лет — до преждевременной смерти Оскара в 1934 году — и всю мою оставшуюся жизнь.

Когда я вернулся домой, было уже совсем светло.

А теперь — о моей первой жене.

Я снова увидел Фиру летом 29-го — на вступительных экзаменах.

После моего бегства из профшколы она училась там еще год. Я уже успел забыть всех наших девочек — ее, Лиду Гинцер, Юлю Клемперт, обеих Жень — Нестеровскую и Чабан, Долю Оксман… В свое время я не увлекался ни одной из них — а Фиры даже побаивался. Она была самои экстравагантной и непредсказуемой и верховодила в своем окружении.

Однажды в школе она подошла ко мне, погладила по голове и сердито сказала:

— Причесываться надо! Вихры торчат.

Я засмущался и попытался оправдаться:

— Я и водой пробовал, и слюнявил — ничто не берет.

— Тогда стригитесь, — презрительно ответила она.

Ее подруги при этом смутились даже больше, чем я.

Ни расческа, ни вода, ни слюни по-прежнему не помогали — и на всякий случай я стал сторониться Фиры: кто знает, что могло прийти ей в голову! Но она мной больше не интересовалась.

Я удивился, увидев ее на экзаменах. Наши девушки не особо стремились в университет, хотя впоследствии многие из них получили высшее образование. Я заговорил с Фирой — уже на «вы», по нынешнему нашему возрасту (впрочем, я, по-моему, предпочитал такое обращение к прекрасной половине человечества и в профшколе).

Фира чуть ли не возмутилась моему удивлению.

— По-вашему, одни мальчики достойны высшего образования? — грозно спросила она. — Не слишком ли много приписываете своему полу?

Я предпочел не заметить этого выпада против моего мужского достоинства.

— А на какой факультет экзаменуетесь?

— На ваш.

— Я на физмате. Значит…

— Совершенно верно — поступаю на физмат.

Я глядел на нее во все глаза. В школе она не обнаруживала даже отдаленных способностей к точным наукам. Она засмеялась — ошарашенный, я, наверное, выглядел очень глупо.

— Буду математиком — как и вы, Сергей.

— Я физик, а не математик, — с достоинством уточнил я.

— Я так сказала: буду физиком.

И Фира убежала. Тогда еще она не умела ходить степенно — это пришло после родов. Вскоре я узнал, что она бегала даже дома — от двери до окна. А если слышался входной звонок, мчалась открывать так стремительно, что стук ее каблучков рассыпался и на лестничной площадке.

Фира поступала на соцвос — все-таки конкурс там был поменьше. Но экзамены принимали те же профессора и доценты — и они были такими же строгими. Я ни минуты не сомневался, что она срежется по всем специальным предметам. Кое-что ей светило только на русском и обществоведении — гуманитарными дисциплинами она хоть интересовалась… Правда, не слишком активно.

Но Фира сдала все экзамены — причем блестяще (я сам потом увидел оценки). Я первый бросился к спискам принятых (чтобы поздравить ее или пособолезновать — как выпадет). И встретил ее у парадного институтского входа — узнавать свою судьбу она пришла позже других абитуриентов. В молодости она вечно опаздывала — даже на любовные свидания, чувство времени выработалось у нее лишь в зрелые годы (но и тогда нередко отказывало).

И мне опять пришлось удивляться: Фира не очень-то и обрадовалась.

— Я и не сомневалась, — сказала она. — Сергей, мне кажется, вы смотрите на меня со страхом.

Я смотрел на нее с уважением. Я, конечно, мог бояться ее шальных выходок — это происходило импульсивно, но уважение вдруг не возникает — его нужно заслужить. Я впервые увидел в Фире серьезного человека.

А затем мне стало не до нее. Один из лирических героев Блока горько признавался:

/Пропущенная иллюстрация: Первая жена С. Снегова — Фира/ {2} 2 Иллюстрации в данный файл не вошли из-за низкого качества изображений в исходных сканах. (В.И.)

В ту осень меня терзали множество страстей: и любовь к Людмиле, и стихи, воплотившие и заменившие ее, и дружба с Оскаром, требовавшая ежедневных встреч, и обсерваторские попытки приобщиться к тайнам мироздания, и стремление создать что-то свое в философии, и книги, которые нельзя было не читать… Фира затерялась где-то в стороне — даже силуэта ее не мелькало на моих дорогах.

А потом, сразу после Нового года, она появилась.

Она возникла около Тираспольской площади, в середине дня, во время снегопада. Она бежала в снежном тумане впереди меня, но скользкий наст не принял ее бега. Она поскользнулась, подвернула ногу, охнула и остановилась. Я успел подбежать и поддержать ее. Так когда-то происходило с другой Фирой — Володарской, но на этот раз все получилось гораздо серьезней.

— Это вы? — спросил я, вглядываясь в ее искаженное болью, заснеженное лицо.

— Я. Разве вы сомневаетесь?

Я стал неумело оправдываться.

— Сзади вы не похожи на себя.

— Хорошо, хоть спереди похожа! Это утешает. Ох, как больно! Боюсь, не сумею дойти домой.

— Я вас провожу.

— Спасибо. Не ожидала…

Я попытался обидеться.

— По-вашему, я такой невоспитанный?

— Такой погруженный в себя. Вы идете, не замечая ничего вокруг. И не мне одной так кажется.