Леонид Токарский - Мой ледокол, или наука выживать

Меня определили на работу в 22-й цех Адмиралтейского завода. Это — трубогибочный и монтажный цех. Работа заключалась в том, чтобы в составе гибочной бригады гнуть трубы по шаблонам и монтировать их на строящихся судах. Работа физически очень тяжёлая. Трубы наполнялись песком, разогревались на горне, а затем гнулись вручную. Приходя после работы домой, с трудом двигал руками-ногами. Не было сил идти на учёбу. Мама сидела рядом со мной и уговаривала подняться. Я с усилием, чуть ли не со слезами на глазах, вставал с дивана и шёл на занятия в техникум. Это — первое испытание тяжёлой физической работой.

Через пару месяцев меня перевели на завод «Судомех». Здесь была уже папина епархия. Он лично привел меня в 10-й монтажный цех к своему блокадному другу, старшему мастеру Железнову. Я стал слесарем-механиком. Работали сдельно. Железнов поручал мне самую грязную и низкооплачиваемую работу. Когда я пришёл жаловаться к отцу, что мало зарабатываю, выяснилось, что это он попросил Железнова научить меня работать, а платить поменьше. Так отец хотел научить жить и преодолевать трудности. Железнов — мой первый трудовой учитель. Он был хорошим рабочим человеком, с большим жизненным опытом. Мы часто беседовали, он рассказывал много хорошего об отце. Иногда говорил о себе. В 40–50-е годы существовал сталинский закон о том, что тот, кто опаздывал на работу более, чем на 40 минут, получал 10 лет тюрьмы, оставаясь на своём рабочем месте. Трамвай, на котором Железнов ехал на работу, сошёл с рельсов. В результате — час опоздания на завод. В отделе кадров предложили принести справку из трамвайного депо, что он действительно опоздал из-за аварии. Трамвайщики посмотрели на Железнова, как на сумасшедшего. Сказали, что если трамвайное депо напишет такую справку, то их самих пересажают! И, конечно, отказали. «Особое совещание» (так называемая «тройка») присудило Железнову 10 лет тюрьмы с работой на своём рабочем месте, без конвоя. Это означало, что каждое утро он выезжал из тюрьмы своим ходом на завод. На проезд давалось 50 минут в каждую сторону. После работы Железнов возвращался ночевать в камеру. Он каждый день проезжал мимо своего дома, но не мог задержаться и сойти с трамвая, так как опоздал бы в тюрьму...

Жена, по его рассказам, каждый день садилась в вагон и сопровождала из тюрьмы и в тюрьму. Если бы он опоздал хоть один раз, то ездил бы на работу под конвоем. Железнов добрым словом вспоминал переполненный трамвай, когда он мог прижаться всем телом к своей жене. Хотя Железнов и был умным человеком, но почему-то боготворил Сталина и ненавидел американских империалистов за их нечеловеческое отношение к неграм...

Окончив техникум с отличием, я сразу пошёл подавать документы в ЛКИ, как и планировал отец. В институте отказались принимать документы, по причине призыва на срочную службу. На вопрос, что же мне делать, был получен ответ: «Ждите, вам скажут». Через пару недель меня спецнабором отправили прямиком в Гремиху.

В начале 60-х годов на вооружение Северного флота стали поступать атомные подводные лодки. Атомный реактор не требовал наличия кислорода и мог обеспечить энергетическое снабжение подводной лодки в течение многих недель, что означало, что атомные подлодки обладали уникальной возможностью передвигаться под водой длительное время, не всплывая. Это предоставляло СССР невиданную возможность выставить свои баллистические ракеты у берегов США, пройдя под Северным полюсом.

Возникли две технические проблемы. Первая заключалась в том, что реактор, конечно, может и не дышать, но — люди-то не могут! Им нужен кислород под водой...

Вторая проблема заключалась в том, что для технического обслуживания этой опасной техники нужны были хорошие ремонтные заводы. Еще больше нужны технические специалисты высшего класса разных ремонтных специальностей. Особенно острый дефицит ощущался в специалистах по атомным реакторам, которых нигде не хватало, а в районе Баренцева моря их не было вообще.

Обе проблемы решались «по-нашему, по-русски». Вопрос с кислородом для дыхания был решён просто. На подводной лодке поместили металлические ящики с химическими платами для регенерации. Платы поглощали углекислый газ и выделяли кислород. Этот процесс генерировал жуткий запах тухлых яиц. Запах лишал человека аппетита и возможности функционировать. Через три-четыре дня подводники уже прекращали принимать пищу. После месячного подлёдного перехода все 120 членов нашей команды были подняты на берег Гремихи на носилках и награду — знак «За дальний поход» — принимали лёжа.

Вопрос с ремонтными заводами тоже решили, спроектировав и построив несколько огромных плавучих заводов типа ПМ.

Но где взять специалистов? Решили просто. Собрали весь выпуск судостроительного техникума и молодых ребят из кораблестроительных заводов, успевших получить приличную рабочую квалификацию. Всем было по 19 лет. Мы не разбирались ни в радиации, ни в атомных реакторах и понятия не имели, на что идем. Нас было 300 человек. Из этих 300 человек сформировали команды специалистов разных технических специальностей. Так были созданы команды электриков, радиомехаников, станочников, дозиметристов, радистов, навигаторов и всех остальных, необходимых для технического обслуживания подводной лодки специалистов.

Самая важная команда — ядерщиков. Она состояла из 37 человек. Мы тогда ещё даже в «чёрном» сне не могли предположить, какие задачи будут возложены на нас и каким образом предполагалось их решать.

«Боги», которые восседали в штабе военно-морского флота СССР, решили, что мы — девятнадцатилетние ленинградские юноши — научимся сами «методом проб и ошибок» разбирать и ремонтировать реакторы подводных атомоходов.

Первым делом нас отправили в командировку в город Полярный. Полярный был закрытым городом и не существовал на карте. Там находился завод по ремонту атомных лодок. Командование поставило перед нами две задачи. Мы сами должны:

1. Подобрать необходимые для работы чертежи атомных реакторов всех подводных лодок, которые могли бы попасть в бухту на ремонт.

2. Познакомиться с ремонтом атомных реакторов на заводе и получить какие-то первичные навыки.

При просмотре и подборке чертежей над каждым стоял охранник, отвечавший за их сохранность. Мы выходили покурить, а он оставался стоять около стола сторожить чертежи. Было смешно.

Мы жили на такой же ПМ, как и наша в Гремихе. Там жили матросы, ремонтирующие реакторы. Их было относительно много. Поразила одна деталь, которой до этого ни один из нас не встречал на флоте. В кубриках было тихо. Никто не кричал. Никто по кораблю не бегал. Команды подавались в полголоса. За всё наше время пребывания на ПМ я не слышал ни одной шутки и не видел ни одного смеющегося лица. Впечатление создавалось такое, будто мы попали в коллективную гробницу.