Иван Дроздов - Разведенные мосты

Как-то я заговорил со своей дочерью Светланой:

— А как ты представляешь моё будущее?.. Не привлекает ли тебя перспектива заиметь нечто вроде мачехи?..

— Я всё время думаю об этом. И причём это не нужно далеко откладывать. Возраст у тебя почтенный, и тут каждый месяц дорог. Стоит промешкать — и ты сильно упадёшь в цене.

— Твой разговор хотя и носит несколько коммерческий характер, но он мне нравится. Но, может быть, ты уже и взяла на прицел какую-нибудь красотку?

— А вот с этим сложнее. На мушке-то я держу многих, но нет такой, которая бы меня полностью устраивала.

— Тебя устраивала?

— Да, меня. Тут, видишь ли, должна быть гармония интересов; то есть, чтобы тебе подходила, но и меня устраивала. Что до тебя, тут всё обстоит проще; ваш брат, мужик, существо неразборчивое: вам подавай красивые глазки, бюст и всё такое прочее, а вот для меня важен характер. В дом надо завести существо тихое, смирное и чтоб без затей. А таких мало. Таких на горизонте я не вижу. Совсем не вижу. Вот что плохо.

— Ну, ладно. Значит, мне остаётся ждать, пока ты подыщешь существо смирное, почти бессловесное. Москва велика; полагаю, что среди наших многочисленных знакомых отыщется и такое. Вон, к примеру, твоя тезка, вдова моего друга Кобзева. Она и женщина умная, и характер у неё хорош, а что до внешности — красавицей была, да и сейчас…

— Нет! — решительно заявила моя дочь. — Светлана не подходит. У неё дача, большая квартира, машина… Она тебя так нагрузит, что ты забудешь про свои романы, и про нас забудешь. Там у неё сын, сноха… Куча забот! Нет, такой обоз не нужен. Ты его не потянешь, надорвёшься.

Я называю имя знаменитой пианистки. Недавно она мне позвонила и сказала:

— Я потеряла шестнадцатую долю. У меня в суставах завёлся артроз. Мне теперь в сольных концертах не выступать. Собираюсь на пенсию.

Этот наш разговор я передал Светлане.

— Не подходит! — заявила дочь. — Эта уж и совсем не подходит.

— Но почему?

— Отец! Ты что, гибкость ума потерял? Она тебя заездит. Принеси то, сходи туда, сюда; и кофе со сливками будешь подавать ей в постель. Она же привыкла ко всеобщему поклонению, к аплодисментам. Ей и цветы, и по театрам её води. А откуда деньги?.. Печатать тебя перестали. Ты сядешь на пенсию. И она на пенсии. Ну, как вы жить будете?..

— А как же с другой?.. Тоже ведь на одну пенсию.

— Другая будет сидеть тихо. Я же сказала: смирная нужна. А этой луну на тарелочке подавай.

В этом роде мы долго обсуждали планы моей будущей жизни. И когда мне надоело выслушивать такие проникновенные характеристики всех знакомых нам одиноких женщин, я сказал:

— Тогда ищи мне глухонемую.

— Глухонемая тоже может иметь свой характер. И ещё какой!

Моя дочь была всегда деликатной и остроумной женщиной; может быть, и на этот раз она весь наш разговор вела в ироничной шутовской манере, но в одном она меня убедила: подругу жизни я должен выбирать с учётом её многочисленных условий и пристрастий.

Вскоре раздался новый звонок из Ленинграда; на этот раз звонил Фёдор Григорьевич Углов, приглашал пожить у него на даче, вместе встретить майские праздники.

Обыкновенно мне предоставляли две комнаты на втором этаже, где через стенку был овальный кабинет Фёдора Григорьевича.

На просторном письменном столе разложил почти готовую к печати рукопись романа о войне «Баронесса Настя». Фёдор Григорьевич утром на «Волге» уезжал в город на работу, с ним, как правило, уезжала и его супруга Эмилия Викторовна с сыном Гришей. Старший её сын от первого брака Володя и мать Эмилии Тамара Фёдоровна и ещё домашняя работница, а с ними и я оставались на даче, и я имел много времени для размышлений. После завтрака направлялся к Финскому заливу, спускался по склону и думал, думал.

Писать роман я начал давно, и он уже был готов, но, как и всякую свою рукопись, я подолгу и тщательно отделывал, иные главы почти заново переписывал, уточнял расположение сцен, эпизодов, много внимания уделял логическим связям, сюжету и композиции.

Замечу тут кстати, что писать на заезженную, избитую тему всегда трудно. О войне написано много книг, в том числе и литераторами, которые сами на войне не были, — и книги есть хорошие, интересные. Изданы тома публицистики, среди авторов которой лучшие писатели страны — Алексей Толстой, Леонид Леонов, Михаил Шолохов, Михаил Бубеннов… Изданы и переизданы их рассказы, повести, романы. Кажется, уж и не надо больше писать. Как бы ты ни напрягал свою фантазию, ни крутил так и этак известные тебе факты из времён войны, все равно не избежать повторов, штампов, уже известных ситуаций. Так что же?.. Не надо писать о войне? Может, бросить эту мысль и сосредоточить усилия на других темах? Но я же участник войны и прошёл её почти от начала до конца! Хорош же ты будешь, говорил я себе, если о самом главном событии в жизни страны и в своей собственной жизни не скажешь своего слова. Ты прошёл через неё, она прошла через тебя — имеешь ли ты право не рассказать людям о самом большом в мировой истории столкновении стран и народов?..

Так передо мной возникла проблема, которая долгое время казалась неразрешимой.

Тут невольно встает и вопрос: стоит ли так подробно рассказывать читателю о своих чисто писательских проблемах, нужно ли студенту, рабочему или хлеборобу вникать в нашу писательскую лабораторию?..

И я вспоминаю письма читателей, статьи критиков и литературоведов о моих книгах — и почти все без исключения выговаривают жажду знать секреты литературного ремесла, одни из простого любопытства, другие и сами подумывают что-нибудь написать.

Всякое искусство даже и в наш век расцвета умственного прогресса остаётся для большинства людей великой тайной, а литература, как мать всех искусств, окутана почти мистическим волшебством, кажется уделом смелых первопроходцев. В самом деле: цель-то какая! Наставлять уму-разуму человечество!..

Даст Бог, у меня найдутся силы продолжать этот труд, и тогда я попытаюсь показать читателю некоторые секреты нашего ремесла, а теперь повторю лишь поговорку, которую я сам придумал и нередко повторяю своим близким, особенно же внукам: роман написать — не поле перейти. И ещё скажу: достало у меня отваги взяться-таки за роман о войне, и я его написал, и он был напечатан в Ленинграде в 1997 году. А ныне, как мне сообщили из Америки, а теперь вот ещё, два часа назад, позвонил из Австралии мой читатель Павел Николаевич Скобелкин и тоже подтвердил: роман «Баронесса Настя» вместе с восемью другими моими романами какие-то добрые люди поместили в Интернет. Две книги «Последний Иван» и «Унесённые водкой» (последняя — о пьянстве русских писателей) расположили в таком сайте, где их можно полностью прочесть и перенести на дискету, а затем и размножить любым тиражом. Плохо, конечно, что всё это делается без ведома автора, но теперь сетовать не на кого, время настало такое, а кроме того, не на что и обижаться. Книги, как гуси-лебеди, летят по свету; книги — наши дети, и это хорошо, когда они обретают крылья.