Кэтрин Хепберн - Я. Истории из моей жизни

Я не совсем понимала, зачем это делалось. Однажды я сказала Говарду: «Мне кажется, что, если бы ты выбирал себе друзей более тщательно, тебе не пришлось бы бить так много посуды».

Итак, мы жили на Мюрфилд-роуд. Моя повариха Рэнгхилд и ее муж Луис Прайсинг также заботились о нас. Моя экономка Джоанна Мадсен — тоже и, разумеется, Беатрис.

Говард очень прилично играл в гольф. Я тоже очень хорошо играла. У меня была большая практика, но мы по-разному относились к гольфу. Я играла ради удовольствия и ради поддержания физической формы. Говард — всегда ради совершенствования своей техники. Ему не хватало скорости — он брал практические уроки. К концу игры я почти всегда опережала его на лунку, а во время самой игры я постоянно отвлекалась, восторгаясь небом, цветами… Его это возмущало.

— Ты бы могла по-настоящему здорово играть, если бы больше тренировалась.

Мысленно я отвечала: «И ты мог бы, играя, получать удовольствие не только от самой игры, не будь таким медленным». Так мы плыли по течению. В разных темпах.

Говард решил совершить кругосветное путешествие. Он был опытным летчиком и знал все, что только можно знать о машинах. Он вознамерился взлететь с Лонг-Айленда. Мы успели съездить в Нью-Йорк и жили на квартире моей подруги Лоры Хардинг на Пятьдесят второй улице, поскольку мой дом осаждала пресса, прознавшая, что должно произойти что-то необыкновенное.

Рано утром мы покинули Пятьдесят вторую улицу и выехали на автостраду в направлении аэродрома, где (готовый к взлету) стоял его самолет. Машину вел Чарльз Ньюхилл, мой шофер. Мы ехали в моем «линкольне». Вообще у Чарльза было ангельское терпение. Но в тот момент он нервничал. Внезапно сзади раздался вой полицейской сирены.

Я приспустила стекло внутри салона:

— Чарльз, оставайся спокойным. Пусть штрафуют — не возражай. Они не должны знать, что с нами Говард Хьюз.

Терпеливый Чарльз!

Он был спокоен. Получил повестку на оплату штрафа. Полицейский так и не заглянул внутрь машины, и мы продолжили свой путь.

Моя задача заключалась в том, чтобы довезти Говарда до аэродрома, а потом вернуться обратно на квартиру. Он будет держать меня в курсе по телеграфу.

Говард позвонил и сообщил, что что-то не заладилось с самолетом, его придется заменить. Это займет примерно шесть часов или около того. Толпы народа окружили аэродром в ожидании зрелища. Задержка ничуть не беспокоила Г. X. Он привык к неполадкам и к тому, что их надо устранять. Наконец он поднялся в воздух и установил рекорд. Я получала послания из различных точек. Это было замечательно.

Наша жизнь была приятной. Иногда я уезжала на Восточное побережье навестить семью. Помню, однажды, попрощавшись с Говардом, поехала в аэропорт. Я уже сидела в самолете, до взлета оставались считанные минуты. Багаж на борту.

Ко мне подошел мужчина в форме и сказал:

— Вам нельзя лететь.

— Что?

— Вам нельзя лететь. Мистер Хьюз говорит, что вам нельзя лететь. Погода плохая.

Обескураженная, сошла с самолета, предоставив остальных пассажиров их судьбе. Конечно, все прошло нормально — ничего страшного не произошло. Это был своего рода опыт.

Я обыкновенно летала везде вместе с Говардом — по всей стране: сюда — туда. Он учил меня летать. Однажды я пролетела под мостом Пятьдесят девятой улицы. Иногда я просто лежала в самолете в спальном мешке. Однажды из Фенвика мы полетели в Ньюпорт посмотреть лодочные гонки.

Мне показалось, что пахнет гарью.

— Запах гари, — сказала я.

— А я, думаешь, не чувствую?

Мы полетели обратно в Нью-Лондон, штат Коннектикут, и затушили огонь. Полет всегда доставлял мне истинное наслаждение.

Когда мы летали на гидросамолете, то, если было жарко, приводнялись в середине залива Лонг-Айленд, ставили самолет на прикол, раздевались донага, чтобы освежиться. Было весело.

Моей семье не слишком нравился Говард. Во-первых, он был слишком привязан к телефону. Телефон же находился в столовой. Семья у нас большая, и в доме всегда были какие-нибудь гости. Продолжительные телефонные разговоры создавали для всех неудобства.

И Ладди тоже часто присутствовал. Особенно на площадке для игры в гольф. Причем всегда с кинокамерой. Говарду это не нравилось, и он, не выдержав, высказал свое возражение.

Папа отпустил свое знаменитое замечание:

— Говард, Ладди снимал нас всех в течение многих лет, еще до того, как вы появились у нас, и будет снимать после того, как вы нас покинете. Он часть нашей семьи. Ваша очередь, Бейте. Возьмите колюшку № 7.

Говард яростно бьет — шесть футов от лунки. Он хорошо играл в гольф. Опустил двойку. Недурно. Хладнокровно.

В тот период моя карьера вошла в пике. Это происходило, когда за глаза меня стали называть «кассовой отравой». Владельцы кинотеатров старались отделаться от Марлен Дитрих, Джоан Кроуфорд и меня. Кажется, им приходилось брать фильмы с нашим участием в качестве нагрузки к тем, которые им действительно хотелось взять.

Мне было жаль их. Вот список моих очень скучных фильмов:

«Разбитые сердца»

«Сильвия Скарлетт»

«Мятежная женщина»

«Дорогая улица»

А в ряду удач:

«Элис Адамс» — с Фредом Макмюрреем

«Служебный вход» — с Джинджером Роджерсом

«Воспитывая Бэби» — с Кэри Грантом

«Праздник» — с Кэри Грантом.

Эти четыре были хорошие картины, но из-за тусклости четырех предыдущих я, вероятно, стала персоной нон-грата в независимых кинотеатрах. Я снималась в «Празднике» на заем от РКО, которая жаждала от меня отделаться и предлагала мне «Цыплят мамаши Кэри», мной отвергнутых. Мы заключили договор: я плачу 75 000 долларов РКО, а она дает свое согласие на то, чтобы я сделала «Праздник» для «Коламбии». Гарри Кон («Коламбия») предлагал мне 150 000 долларов.

Итак, в тот период я стала «кассовой отравой». Владельцы независимых кинотеатров поставили меня первой в черном списке. Я действительно опускалась все ниже и Ниже. «Праздник» был завершен.

Когда мое нелучшее положение дел стало известно, Гарри Кон не мог сплавить «Праздник». Бедный Гарри. Спрашивая «Что неладно с Кэтрин Хепберн?», он уже замышлял другую картину в двадцати четырех частях. Я отсоветовала ему снимать: «Оглянись вокруг! И наверняка услышишь — почему!»

Потом я решила, что мне лучше вернуться на Восточное побережье и сыграть в какой-нибудь пьесе или сделать еще что-нибудь.

Незадолго перед этим «Парамаунт» прислал мне сценарий и предложение о гонораре в десять тысяч долларов. Со ста пятидесяти-то тысяч! Я позвонила на студию. Рассыпалась в извинениях. Сказала, что их предложение единственное, которым я на данный момент располагаю. Но сценарий, как ни жаль, мне не понравился.

Говарда мой отказ очень огорчил. Ему страшно хотелось, чтобы я приняла предложение «Парамаунта». Я же считала, что это было бы большой ошибкой. Он очень придавал значение тому, что о нем говорят люди. Ему казалось, что я огорчена своей неудачей, но это было совсем не так. Конечно, это имело какое-то значение, но не настолько серьезное, чтобы влиять на мои действия.