Нина Алексеева - Одна жизнь — два мира

Мы же, привыкли все делать по указке. Кончили институт — распределят, и вся забота сводится к тому, чтобы как нибудь не попасть к черту на кулички.

Мне даже было обидно за него, что нет у него такого высокого надежного покровителя. Я же привыкла, чтобы нашей судьбой интересовался если даже не сам нарком то, по крайней мере, начальник главка.

Рано утром приехал доктор, средних лет худощавый испанец. Поздоровавшись на своем языке, он стремительно направился в комнату детей, сел к Володе на кровать и бросил на нее не первой свежести перчатки, жестами давая понять Володе, чтобы тот открыл рот. Володя поморщился и, обращаясь ко мне, заявил:

— Тоже мне доктор! Свои грязные перчатки бросил ко мне на постель, сам без халата и немытыми руками хочет лезть ко мне в рот.

К моему удивлению, доктор, сильно смутившись, быстро пошел в ванную комнату и, вытирая на ходу руки и улыбаясь, обратился к Вовке:

— О, ты очень серьезный мальчик… Это хорошо!

— Молчи, сынок, ведь доктор понимает по-русски.

— Жаль, если не понимает, — сокрушенно ответил Володя, — врачам все языки нужно знать.

Оказалось, что этот доктор работал во время гражданской войны в Испании в армии вместе с русскими и действительно немного понимал по-русски.

Вскоре дети выздоровели, и я решила заняться знакомством с городом с таким очаровательным названием — Мехико. Дети тоже с огромным интересом разглядывали все для них новое и незнакомое. Мне с большим трудом удавалось затащить их в гостиницу, чтобы только накормить. Первые дорожные впечатления от этой страны стали быстро улетучиваться. Здесь нам все нравилось. И пышная растительность парков, и множество цветов, и пестрота магазинов, полных всяких безделушек и различных мексиканских изделий. И самое главное — почти всегда сверкающее солнце.

Я очень полюбила небольшой тенистый парк Аламеда, где в знойный полдень в глубокой тени роскошных пальм на скамейках, сделанных как будто из окаменевшего дерева, отдыхали мексиканцы. Мы подолгу смотрели на шустро бегавших ребятишек, продававших газеты, на взрослых мексиканцев, часами занятых игрой в «орел и решку» и громко заразительно хохотавших при удачном падении монеты. «Агиля!» (орел), «соль!» (решка), кричали они, приходя в дикий восторг, как дети.

Мы как будто очутились на другой планете. Казалось, никто понятия не имеет, что где-то на другой стороне нашего маленького летающего, как крупинка во Вселенной, шарика продолжается кровавая война.

Здесь спокойно разгуливали смуглые няни-мексиканки с белобрысыми детьми. К ним подходили невысокого роста скуластые парни, удивительно напоминавшие наших якутов, в синих рабочих блузах, в плетеных сандалиях, одетых на босую ногу, и обнявшись, хлопая друг друга по плечам, присаживались к нянькам и, весело болтая на звучном, певучем языке, угощали их мороженым. Ели папайю, которую лениво разносили на деревянных подносах продавцы в соломенных шляпах. Первые дни я удивлялась, что парни обнимаются при всем честном народе, но вскоре я узнала, что это обычное мексиканское приветствие.

Мне очень нравилось красивое здание театра Белес Артес в стиле декаданс, которое как будто присело в глубокую впадину на площади. И магазины… колоссальное количество магазинов, переполненных ярко блестевшими изделиями из серебра.

Мексика — самая богатая серебром страна в мире, я это знала еще со студенческих лет, когда мы изучали способы добычи и обработки богатейших месторождений серебра на предприятиях «Пачука» в городе Пачука в Мексике. Но то, что его так много в продаже, было удивительно. Ведь в России тоже достаточно и золота, и серебра, но найти какие-либо изделия из этого металла не так просто. Разве только случайно попадется в комиссионных магазинах что-нибудь почерневшее от времени.

Трудно было оторваться от сумок, поясов, саквояжей из крокодиловой кожи. Каждая такая вещь в России была бы огромной ценностью, а здесь все это было доступно, заходи и покупай. Продавцы, рассыпаясь в любезностях, приглашали, уговаривали купить…

В Мексике, так же как и в США, мне нравились вестибюли в гостиницах, где так спокойно, по-семейному сидели, беседуя, люди.

И как-то встретив нашего знакомого — сеньора Б. из Эквадора, мы тоже решила присесть. Говорили мы, конечно, по-русски.

Напротив подошел и уселся на диване молодой человек с очень красивой наружностью. Огромные голубые глаза на открытом лице, светлые, как спелая рожь, волосы невольно притягивали к нему взгляд. Одет он был для Мексики совсем необычно: в светлых брюках, красной рубашке-косоворотке, выпущенной поверх брюк и подпоясанной шнурком. Русский… Он должен быть обязательно русским. Он был похож на тысячи русских парней, отдававших лучшие годы своей жизни за спасение Родины , с щемящей тоской, подумала я.

Мне хотелось узнать, как живет, о чем думает этот заброшенный в далекую чужую страну с таким ясным, русским лицом юноша. Он несколько мгновений с интересом следил за нами и вдруг заговорил на чистейшем русском языке:

— Вы из России? Из посольства? — радостно волнуясь, произнес он.

Я растерялась, даже немного испугалась в первую минуту.

Я посмотрела на сеньора Б. и тоже вспомнила, что я испугалась при первой встрече. А он оказался далеким от политики, душевным и обаятельным человеком, который проявлял к нам интерес просто как к русским людям с другой части нашей планеты, с которыми встретился случайно.

— Здесь есть русский ресторан, на Венециано Каранца, если хотите пообедать, там хорошая русская кухня.

И он протянул нам карточки.

Пообедать в русском ресторане показалось всем очень заманчивым, и мы сразу направились туда.

Здесь, в этом ресторане, за другим столом сидела группа людей, которые смотрели на нас с нескрываемой неприязнью. Как мне объяснили позже, это были члены местной троцкистской партии. Они еще очень глубоко переживали гибель Лев Давидовича Троцкого.

Через некоторое время туда же пришел и молодой человек в русском наряде. Хозяин знал, что мы получили от него рекомендацию, и, усевшись с ним рядом за стол, сказал: «Если ты так и дальше будешь работать, то и тебе будет хорошо, и мне». И велел накормить его.

Признаюсь честно: мне с моим советским воспитанием, несмотря даже на все наши трудности в Советском Союзе, такой вид заработка на обед показался унизительным, и было обидно и больно за этого молодого человека.

Прощаясь с ним, мне бросились в глаза ужасно порванные ботинки на его ногах, которые он тщетно пытался спрятать под стол. «Да, нелегко этому юноше достается кусок хлеба, в чужом краю», — подумала я.