Нина Алексеева - Одна жизнь — два мира

С ними был довольно симпатичный блондин, которого они представили нам как господина Морриса — очень известного, крупного адвоката по политическим вопросам, изъявившего желание нам помочь.

Сам Моррис представился нам как крупный адвокат, убежденный антикоммунист, всегда готовый помочь людям, бежавшим от коммунистического режима, что у него есть крупные связи в правительстве и что ему очень легко будет провести нашу легализацию в США, что он через конгрессмена Кудера проведет специальный билль (то есть закон) относительно нас.

Кирилл спросил у него:

— Зачем в нашем случае необходимо проводить специальный закон? Если американским властям будет ясно, кто мы, откуда мы и зачем мы находимся в этой стране, нам могут предоставить политическое убежище, так как мы являемся политическими эмигрантами.

Он на это ответил:

— Вы не должны забывать, что ваше положение не такое простое, как вы его себе представляете. Что ваше положение очень опасное , и что эмиграционные власти в любой момент могут выдать вас советскому правительству.

И что помочь нам может только такой адвокат, как он, имеющий большие связи в правительстве. И что в нашем случае нужно действовать не снизу вверх, а сверху вниз.

Тогда Кирилл спросил:

— Сколько ваши услуги будут стоить?

Для нас этот вопрос был далеко не праздный. Мы знали, что наша жизнь должна начаться с работы. Денег для жизни у нас было в обрез, в лучшем случае на месяц, максимум — полтора. И для нас работа, право на работу являлось главным условием нашего существования. Мы не получили расчета перед отъездом, мы даже не получили зарплату за последний месяц нашей работы.

Весь наш капитал, как я уже сказала, состоял из 1000 долларов, полученных за продажу машины, которые таяли как снег. Моррис не задумываясь быстро ответил:

— Меня ваше дело интересует только с политической точки зрения, а не с коммерческой. В дальнейшем я представлю вам счет за мои издержки по вашему делу в очень, очень скромных размерах.

При этом он вынул из кармана лист бумаги с уже напечатанным текстом и протянул нам для подписи, попросив еще раз не беспокоиться сейчас об оплате.

Я немного заколебалась, не зная, что мы подписываем, попросила отложить на денек и попробовать посоветоваться с Виноградовым. Кирилл меня поддержал.

Но все присутствующие, новые и старые друзья, наперебой стали уговаривать нас сейчас же, не теряя времени, подписать этот документ, который даст ему право выступать от нашего имени немедленно. Они уверяли нас, что это сущая формальность и что мы можем отказаться от услуг этого адвоката в любое время, если что не так.

Мы подписали этот документ, действительно, в нашем тяжелом положении долго думать было некогда.

Гости уехали далеко за полночь, говорили они долго и о чем угодно, но, к нашему удивлению, теперь уже наш адвокат, взявший на себя обязательство защищать нашу судьбу, не задал нам ни одного вопроса, не поинтересовался толком, кто мы, откуда мы, каким образом мы здесь очутились.

В то время как наш поступок был для нас вопросом жизни и смерти, мне показалось, он относится к нам, как к случайно проезжающим людям, решившим остаться в Америке и постараться получить право политического убежища.

Господи, подумала я, ведь он о нас ничегошеньки не знает, кроме наших имен, которые он с трудом произнес, когда внес их в тот лист бумаги, который мы подписали. Как же он собирается выступать, и перед кем, в нашу защиту?

На следующий день Лидия Александровна Голицына сообщила нам, что наше дело попало в хорошие руки, к тому самому адвокату, о котором мы уже слышали от Виноградова, и что адвокат Моррис приедет к нам в воскресенье.

Действительно, на следующий день, в воскресенье часа в 4 дня подъехали две машины, адвокат Моррис тут же предложил нам немедленно ехать с ними в Нью-Йорк. Он заявил, что оставаться нам здесь на ферме очень опасно, что у него есть все основания утверждать это и что он нашел для нас более надежное убежище. Кирилл попытался возразить:

— Что может быть опасного на ферме? Здесь так много людей, и ферму по ночам охраняют патрулирующие машины.

К нам на помощь пришла Александра Львовна Толстая. Она старалась уговорить адвоката:

— Оставьте их здесь. Я обещаю, если и когда будет в этом необходимость, хоть каждый день привозить их в Нью-Йорк.

Но Моррис так неумолимо стоял на своем, что нам стало ясно — мы уже в его руках, и если он что-то предпринимает, нам нужно помочь ему.

Мы распрощались, поблагодарив Александру Львовну за ее гостеприимство и участие.

Моррис быстро помог вынести пару наших чемоданов, позвать детей. Им очень не хотелось покидать ферму, но Моррис заявил, что нам нужно всем, всей семьей ехать в Нью-Йорк. Мы скоро поняли, что ему или им нужно было полностью взять нас под свой контроль .

Возле той машины, в которую мы должны были сесть, стоял молодой человек, который отрекомендовал себя: Мартин Ричмонд — адвокат, компаньон Морриса.

Детей посадили в машину Морриса. Мне и Кириллу Ричмонд предложил сесть в его машину, мы были удивлены, когда увидели в углу машины фигуру спокойно сидящего человека в форме морского офицера. Он поздоровался с нами по-русски и сообщил нам, что работал в Москве при американском посольстве в качестве морского атташе, где и научился вполне терпимо говорить по-русски, а также отрекомендовал себя работником секретной разведки НЕВИ.

— Очень приятно, — сказал Кирилл.

— Мне тоже очень приятно с вами познакомиться и узнать, не везете ли вы с собой атомную бомбу, — сказал он.

— Не одну, а две, — обернулась я к нему. — Вы знаете, они там, в машине Морриса. А кто мы и откуда, вы, наверное, тоже уже знаете.

— О, нет-нет, извините, я ведь просто пошутил насчет атомной бомбы, — ответил он.

В это время Мартин Ричмонд вдруг обратился к нам с вопросом, не подписали ли мы с кем-нибудь контракт на книгу.

Несмотря на неожиданность такого вопроса, Кирилл вежливо ответил:

— Никакого контракта мы ни с кем не подписали, и никакой книги мы писать не собираемся.

— А вы знаете, сколько Кравченко получил за свою книгу? — продолжал Ричмонд.

— А вот что касается того, сколько Кравченко получил за свою книгу, этим вопросом я никогда не интересовался. Вы лучше спросите у него, если вас это так интересует.

Я никак не могла понять, какое отношение имеет к нам этот неожиданный, странный вопрос, тем более от совершенно постороннего нам человека.