Юрий Ветохин - Склонен к побегу

Цель революции я вижу в возвращении стране и народу вечных христианских и национальных ценностей. Этому должен быть подчинен государственный строй будущей России и его конституция. Будущая Россия не должна стремиться к демократии ради демократии и к ничем не ограниченной свободе. Я предвижу, что в России не будет свободы для марксистов, экстремистов, блатных

уголовников, для воинствующих атеистов, порнографис-тов и гомосексуалистов. Возможно, для России демократия вообще не подойдет, как способ осуществления государственности. Но можно утверждать наверняка, что на первых порах демократия в России даже не приемлема вообще. Сейчас в СССР найдется немало аполитичных и опустившихся людей, которые готовы голосовать за кого угодно, лишь бы он пообещал им бесплатную выпивку. Если выборы устроить сразу после революции, то к власти могут придти лгуны, демагоги и краснобаи, и жизнь народов России при их правлении не улучшится, а революция будет погублена. Необходим срок от 3 до 5 лет, в течение которого под руководством людей, возглавивших революцию, народ будет приобщен к основным религиозным и политическим ценностям, а также — познакомится с нефальсифицированной историей Российского государства. Только после этого можно будет разрешить деятельность политических партий, которые не связаны с марксизмом или атеизмом и не проповедуют свободу секса и половых извращений. За этим могут последовать выборы в Учредительное Собрание, которое в свою очередь предложит форму государственного правления.

Не должно быть кривотолков в вопросе прав национальностей, населяющих Россию, и их обязанностей по отношению ко всей стране. Эти вопросы, я надеюсь, будут обсуждаться заблаговременно. Все крупные национальности должны получить гарантии автономии. Я думаю, что Россия в целом только выиграет оттого, что входящие в ее состав национальности будут естественно развиваться на базе своего языка, своей религии и своей национальной культуры. На общегосударственном уровне, однако, нельзя обойтись без единого для всей страны языка — русского и без Православия, как государственной религии. Россия — это не Америка или Австралия в период их колонизации, а — страна с 1000-летними традициями Православия. Реально мыслящие представители других вероисповеданий должны понять, что нелепо было бы требовать от православных отказа от этих традиций. Долг русских патриотов указать другим национальностям на те достижения, которых они добились в составе Российской империи до 1917 года и которые забыты или умышленно извращены после прихода коммунистов к власти, а также — на те преимущества, которыми эти национальности пользовались, будучи под защитой Российской Короны.

Сейчас национализм в рядах эмиграции поощряется Кремлем. Этот национализм разъединяет борцов против коммунизма и потому на руку коммунистам, действующим по принципу «Разделяй и властвуй!» Это поощрение видно хотя бы из того факта, что советское правительство часто предоставляет выездные визы на Запад видным националистам, но совсем не предоставляет таких виз — русским антикоммунистам. Я думаю, что вопрос отделения все же будут решать сами народы, а не эмигранты. В том случае, если какая-либо национальность выскажет путем всенародного опроса такое желание — по-моему, не следует этому противиться. Я часто думал о том, что рядовой гражданин не только потерявших свои колонии Англии и Франции, но даже крошечного государства Монте-Карло, как правило, живет во всех отношениях лучше, чем рядовой гражданин самого большого государства в мире-СССР. Значит, дело не в величине государства. Поэтому я не вижу причин, почему простые люди должны цепляться за лозунг «единой неделимой России» и воспринимать отделение какой-нибудь республики как трагедию. Если этот лозунг основан на единственно ценном для простых людей чувстве — любви к Родине, то это чувство уступит место горечи и разочарованию, как только сторонники единой России во имя сохранения этого единства пойдут на слишком большой компромисс с другими национальностями или даже — с левым движением в среде этих национальностей.

Мудрая политика — это не всегда умение всем угодить, а нередко — умение сделать правильный выбор. Для меня нет сомнения: если выбирать между компромиссом с левыми силами и отделением, то лучше лишиться нескольких республик и сохранить национальное православное лицо России, чем потерять его во имя видимого единства государства и превратиться в новую Америку в период ее колонизации.

Летом 1941 года я жил на даче в селе Большие Крупели Лужского района, в 131 км. от Ленинграда. Первые две недели после начала войны с Германией дачники ничего не слышали о боях. Странно читать теперь роман Чаковского «Блокада», где описываются длительные и тяжелые бои на Лужском плацдарме. Я жил тогда всего в 4 километрах от того места, где теперь установлен памятный мемориал, и ни разу не слышал никаких выстрелов. И вдруг, однажды на исходе дня, в первых числах июля месяца, в село прискакал командир на усталой лошади. Остановившись в центре села, он стал отрывисто отдавать приказания:

— Весь скот! Весь без исключения скот сейчас же зарезать! Чтобы немцам не достался! Скорей! Немцы сейчас войдут в село! Всем дачникам без вещей… сейчас же идти пешком к Ленинградскому шоссе! Там вас кто-нибудь подберет.

И началась невообразимая паника. Стали резать скот, резать, не дорезая. Раненые, но не убитые коровы, лошади, овцы и свиньи подняли такой рёв, стон и вой, что эти ужасные звуки запомнились мне на всю жизнь. Заходящее солнце, казалось, было красным от крови. Дачники, с искаженными от страха лицами, беспорядочной толпой устремились к шоссе.

И вот мы попали в Ленинград. В Ленинграде шла эвакуация. Однако, многие простые люди эвакуироваться не могли из-за отсутствия денег на дорогу. Зарплата в СССР в среднем в 10 раз ниже, чем зарплата за тот же труд на Западе и если человек не получаёт никаких льгот от партии, то он никогда не имеет свободных денег, с трудом перебиваясь от получки до получки. Срываться с места без денег, и ехать неизвестно куда, где нет никого знакомых, — было немыслимо.

Оставшиеся жители осажденного города сожгли на

всякий случай школьные и служебные почетные грамоты, у кого они были, и так приготовились к возможному приходу немцев. Чтобы уменьшить вероятность гибели от бомб, ленинградцы перенесли в дровяные подвалы свои кровати или раскладушки и стали спать в этих подвалах. Однако, главная опасность оказалась непредвиденной. В городе начался голод.

Как и во всей стране, в Ленинграде была введена карточная система на продукты питания с самого начала войны. Карточки были нескольких категорий: рабочие, иждивенческие, детские и для служащих. Больше всего продуктов питания было указано на детских карточках и на карточках для рабочих, однако, на деле продукты распределялись иначе. Не во всяком магазине можно было отоварить свои карточки. Их требовалось прикреплять к определенным магазинам. Порядок прикрепления карточек к магазинам определялся не только местожительством, но и социальной принадлежностью. Власти отвели сотни специальных магазинов для коммунистической элиты и ближайших коммунистических сотрудников. Были отведены отдельные магазины для партийных и хозяйственных работников, для работников НКВД, для писателей, для композиторов, для артистов, ученых, для семей высших офицеров, для специалистов военной промышленности и для разного рода номенклатурщиков. В то время, как в магазинах для народа продуктов для отоваривания карточек не хватало, в магазинах для привилегированных лиц, куда вход регулировался строго по пропускам, имелось достаточно разнообразных продуктов высокого качества. Карточки выдавались каждый месяц и за исключением хлебных не имели на своих талонах указаний на числа месяца, в которые продукты можно было бы отоварить в магазине. Поэтому каждую декаду месяца власти объявляли населению, какие продукты и в каком количестве, из числа указанных на их карточках, они могут купить.