Юрий Ветохин - Склонен к побегу

— Теперь я прочитаю протокол допроса в качестве свидетеля вашей сожительницы Иры Бежанидзе, — заявил Коваль.

— Сожительницы? — я не понимаю вашего жаргона. В русском языке такого слова нет.

— А какое слово есть в русском языке?

— Любовница.

— Если хотите, ваша любовница плакала, пока я ее допрашивал, все вас жалела…

— Я уже говорил, что вы ее смертельно напугали, вот она и плакала.

— Разве я такой страшный? Может быть, вы тоже меня боитесь?

— Вас, КГБ-шников весь народ боится, как чумы.

— Значит, и вы — боитесь… Это странно.

— Ничего странного нет в том, что она вас боялась. Вы сами говорили мне, что можете любого свидетеля посадить на 3 года, если вам покажется, что он что-то скрыл от вас.

— Ну, ваша любовница ничего не скрыла. Да и нечего ей было скрывать: она ничего не знала. От любовницы Коваль перешел к соседу по квартире.

— Вот, ваш сосед по квартире, Ханин, — это фрукт! Он сказал мне, что его зовут Федор Борисович, ну, я так и заказал ему пропуск в здание КГБ. А его не впустили. Оказывается, никакой он не Федор, и никакой он не Борисович! Главное: в паспорте написано «Мордухаевич», а мне в глаза лжет — Борисовичем себя называет!

Потом я допрашивал вашего знакомого — профессора Бирштейна. Та же история! Представился Аркадием Александровичем, а оказался Абрамом Абрамовичем! И все-то евреи таковы! — Коваль остановился и уставился на меня, ожидая подтверждения, но я не подтвердил. Такая примитивная провокация — не для меня! Не дождавшись подтверждения, Коваль продолжал:

— Так вот, ваш сосед, мнимый Федор, сказал про вас буквально так: «Ветохин — это белогвардеец!» и будто бы он в глаза вас так называл. Что вы на это скажете?

— Вы же сами назвали его «мнимым человеком»! Так оно и есть! Налгал он. А причина тому — в ссоре мы были с ним.

— Да, он говорил мне, что ему нравилась ваша любовница. Возможно, поэтому вы и поссорились. Однако и другие свидетели подтверждают вашу антисоветскую сущность: и ваша бывшая жена и теща, и ваш друг Иоан-нович. Так что «мнимый Федор» на этот раз сказал правду. Разговаривали представители КГБ и с вашим товарищем из Военно-Морского училища — Караваевым. Он дал вам положительную характеристику. Заместитель командира дивизиона кораблей по политической части вспомнил о каком-то вашем принципиальном выступлении на партсобрании, когда принимали в партию какого-то старшину. Командир дивизиона Гузок уже вас не помнит. Еще я допрашивал знающих вас ленинградских писателей: Бакинского, Ефимова и Марамзина. Я спросил у них, способны ли вы написать книгу? Ефимов и Марамзин ответили «не знаем», а Бакинский сперва сказал «нет», а потом поправился и тоже ответил «не знаю». Все ваши бывшие начальники дали вам высокую оценку, как специалисту по компьютерам. В их числе и Бирштейн, и Брадобреев, и начальник отдела Мархель и инженеры, которые работали под вашим руководством. Я, конечно, собрал всех ваших знакомых вместе и нейтрализовал то преувеличенно хорошее впечатление, которое вы у них оставили, как специалист. Вы ведь сами знаете, что у нас не бывает хороших специалистов среди изменников родины!

Коваль опять посмотрел на меня «проницательным» взглядом. Затем он стал вытаскивать на стол какие-то бумажки и в конце концов навалил их целую кучу. Бумажки показались мне знакомыми.

Что, не узнаете? — прищурился следователь. — Это все ваши требования на книги, в залах для научной работы Ленинградской Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина.

— Зачем они вам нужны? — спросил я.

— Сейчас объясню. Во-первых, вы видите, что мы давно все о вас знаем. Мы знаем о ваших недовольствах, о ваших бурчаниях. Но если бы, кроме книг по кибернетике, вы и дальше почитывали бы молча книжонки о фашистских боевых пловцах «черного» князя Боргезе (тут он пальцем указал на требования), то и сейчас бы гуляли себе на свободе. Но как только вы перестали болтать, а начали действовать, то сразу и лишились этой свободы, А теперь и ответить придется: что и зачем вы читали? Не даром подполковник Лысов спрашивал вас: заблудший вы или убежденный? Ответ получен: ВЫ — убежденный антисоветчик!

Тон, которым Коваль говорил со мной, был весьма жесткий и угрожающий. Я и раньше нисколько не верил его обещаниям «освободить меня прямо с суда», теперь же я еще больше убедился в том, что все было ложью. Я поверил только насчет переквалификации статьи снова на 75-ю. Все-таки, на Херсонской экспертизе мне сказали то же самое: «для 56-ой статьи у вас нет состава преступления».

Коваль принялся перебирать мои требования на книги и задавать вопросы:

— Вот требования на лоцию Черного моря… Зачем вам, специалисту по компьютерам, лоция?

— Лоция была мне нужна для конструирования детской настольной игры «Юный штурман», — повторил я свой стандартный ответ.

— А книга «Боевые пловцы», которую вы взяли с собой во время побега, тоже для конструирования детской игры была нужна?

— Эта книга, также как и другая «За бортом по своей воле», была взята просто для чтения.

— Вот книги о Филиппинах, вот карта Южно-Китайского моря… — для чего они — я не спрашиваю. У вас в комнате я нашел кальку с предварительной прокладкой курса туристского теплохода «Русь», на котором вы ходили в путешествие «Из зимы в лето». Калька снята с этой самой карты, которую вы брали в библиотеке. Скажите только: как вы узнали подробности маршрута и как вы сумели сделать заранее предварительную прокладку?

— По образованию я — штурман и, говорят, неплохой.

— Это верно. Мы показывали все ваши морские документы, включая эту прокладку, а также сделанные вами от руки карты морских течений и ветров Черного моря, начальнику кафедры навигации Севастопольского Высшего Военно-Морского училища и знаете, что он сказал? Он сказал: «Если бы все штурманы нашего флота также добросовестно готовились к предстоящему плаванию, у нас никогда бы не было никаких ЧП!»

На кафедру «Устройства корабля» того же училища мы отправили вашу надувную лодку и сделанное вами парусное вооружение. Военно-морской эксперт на наш вопрос о том, можно ли на такой лодке переплыть Черное море, ответил: «С учетом высоких мореходных качеств беглеца — можно». Распишитесь под заключением экспертизы!

Я расписался. Позднее я осознал, что этим допустил ошибку.

Затем Коваль ознакомил меня с протоколом экспертизы аспирина. Академия Наук Украинской ССР (Вот, чем занимается Академия Наук!) писала, что «белый порошок, изъятый у Ветохина при аресте, оказался аспирином».

Другой протокол содержал заключение по анализу питьевой воды. Вода, которую я набрал в Коктебеле, оказалась «недоброкачественной», но «следов радиоактивности не носила».