Виталий Никоненко - Николай Александрович Добролюбов

Исходным пунктом развития русской демократической литературы Чернышевский и Добролюбов считали гоголевский период ее истории. В то время литература в художественном, эстетическом отношении стала переходить на позиции реалистического изображения действительности, начала народности проникают в литературу. Пушкин первый сумел показать доступность действительности изображению поэтическими средствами. Гоголь сближает литературу «с стройностью простой, чистой народной жизни, мало испорченной чуждыми влияниями и еще способной к обновлению на началах правды и здравого смысла» (3, 2, 262–263). Лермонтов сумел понять, что спасение общества от ложного пути находится в народе (см. 3, 2, 263). Однако, несмотря на эти успехи, писал Добролюбов, «если окончить Гоголем ход нашего литературного развития, то и окажется, что до сих пор наша литература почти никогда не выполняла своего назначения: служить выражением народной жизни, народных стремлений» (там же).

Возникает вопрос: что же придает особую историческую ценность гоголевскому периоду русской литературы? Чернышевский и Добролюбов единодушно отвечали: деятельность В. Г. Белинского. «За Гоголем, — писал Добролюбов, — возвышался гениальный критик его, энергически громко и откровенно объяснивший России великое значение ее национального писателя». Под знаменем Белинского и Герцена литература выступила против неправды и застоя, «от них заимствовала она свою энергию и жизнь» (3, 2, 219). Белинский показал общественное значение русской реалистической литературы, сделал ее составной частью революционно-демократической пропаганды.

Русская литература в последующее после Белинского десятилетие была занята распространением идей добра и правды, «завоевывала себе кружок людей, со всею энергией правды и молодости отдавших себя на служение правому делу, чтоб при первой возможности честно и правдиво послужить ему» (3, 2, 220). Это большая заслуга литература. Однако, согласно Добролюбову, она может стать еще больше, «если интересы, возбужденные литературою, проникнут наконец в массы народа» (там же).

В то же время Добролюбов предупреждал, что нельзя успокаиваться на достигнутых успехах передовой литературы. Жизнь на протяжении прошедших десяти лет бурно изменялась, а литература во внутреннем содержании не подвинулась вперед, т. е. она еще не служит, если следовать логике Добролюбова, «выражением народной жизни, народных стремлений» (3, 2, 263). Для выполнения этой задачи одной пропаганды принципов добра и правды, выступлений против злоупотреблений, привлечения отдельных героев на сторону прогресса уже недостаточно. Движение жизни меняет взгляд на литературу и ее назначение.

Продолжая линию Белинского, Добролюбов попытался превратить литературу и критику в неотъемлемую часть революционно-демократической идеологии в новых исторических условиях. Как в свое время Белинский указал на общественное значение литературы, так в 50-х годах Добролюбов пытался ориентировать ее па выяснение условий и путей преобразования материальной и духовной жизни народа.

Публицистичность литературно-критического творчества Добролюбова является очевидной (см. 30, 62. 47, 292 и др.). В то же время, будучи публицистом по призванию, Добролюбов был также «прекрасным литературным критиком» (70, 5, 683). Эта точка зрения поддерживается большинством исследователей наследия Добролюбова (см. 23, 8–9. 82, 36 и др.). Любые попытки противопоставить указанные стороны деятельности Добролюбова могут только свидетельствовать о метафизическом, неисторическом подходе к его литературно-критическим взглядам и к пониманию эстетической концепции русских революционных демократов вообще [2] Противопоставление публицистической и литературно-критической деятельности Добролюбова с последующей негативной оценкой последней было характерным для реакционного и либерального лагерей в литературе и преследовало цель принизить актуальность идей критика в русском обществе второй половины XIX — начала XX в., сделать эти идеи достоянием только исторического прошлого. Наиболее характерной в этом случае была позиция А. Л. Волынского, который писал: «Не обладая глубоким и самостоятельно выработанным взглядом на цели человеческого творчества (идеалистическим взглядом. — В. Н.), Добролюбов поддался сильному влиянию идей Чернышевского и в продолжение своей четырехлетней журнальной деятельности шел в статьях своим путем откровенной публицистики, иногда обнаруживая в случайных, мимолетных выражениях счастливую художественную или психологическую догадку…» (16, 151–152). Подобные «опровержения» значения работ Добролюбова были подвергнуты решительной критике не только марксистами (Г. В. Плеханов, Ю. М. Стеклов, П. И. Лебедев-Полянский и др.), но и представителями демократических кругов вообще. Д. Н. Овсянико-Куликовский отмечал: «Здесь (в статьях Добролюбова. — В. Н.) мы имеем дело не просто с талантливыми произведениями литературной критики, каких много, но с несомненными продуктами высшего творчества в этой области… Он хотел влиять на общественное мнение и воспитывать читающую публику в духе гуманности и освободительных идей…» (64, 204–205). . В этой концепции эстетические вопросы рассматривались в их органической связи с нравственной и социально-политической проблематикой. Это было прямым продолжением линии Белинского в русской критике, осуществлением его требований, определенно выраженных им не раз в последние годы (см. 45, 273). «В действительности, — пишут М. Ф. Овсянников и 3. В. Смирнова, — публицистичность составляла не слабость, а силу „реальной критики“… Публицистичность литературной критики принадлежит к тем великим традициям революционно-демократической критики и эстетики, которые наследует и продолжает советская критика» (65, 410).

Переоценка Добролюбовым и Чернышевским роли и значения литературы в общественной жизни и выделение ее положительных функций в рамках революционно-демократической идеологии сопровождались острой критикой так называемой обличительной литературы. Эта критика в 50—60-х годах стала чрезвычайно актуальной задачей.

В литературе и публицистике 40—50-х годов большое значение имели критика и осмеяние отдельных язв, темных сторон российской действительности, раскрытие ужасов помещичьего гнета и самодержавно-крепостнического произвола. С формированием идеологии революционной демократии эта критика существенно усиливается. Особенный всплеск и звучание она получила после начала герценовского издания «Полярной звезды» и «Колокола». В. И. Ленин в работе «Памяти Герцена» отмечал исторические заслуги великого публициста, обличителя существующего строя и пропагандиста революционных идей. В частности, он писал: «Герцен создал вольную русскую прессу за границей — в этом его великая заслуга. „Полярная звезда“ подняла традицию декабристов. „Колокол“ (1857–1867) встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено» (2, 21, 258–259).