Григорий Пенежко - Записки советского офицера

Когда вернулся Кривуля со своим взводом, мы уже сосредоточились в роще вместе с батальоном Мазаева. После моего ухода Кривуле, кажется, пришлось очень тяжело, немцы чуть было не ворвались на мост. Положение спас командир дивизии, явившийся в местечко со своими штабными КВ. Кривуля говорит, что Васильев похвалил нас за то, что мы проявили инициативу, захватили мост на Каменку. Теперь я думаю, что, кажется, сделал ошибку - не надо было уходить. Ведь если бы не Васильев, мы потеряли бы мост и Кривуля не вернулся бы живой со своими экипажами. Погорячился я, кинувшись в атаку. Пока я размышлял об этом, танкисты закончили заправку машин боеприпасами и горючим, некоторые уже успели получить горячий обед и, стоя у своих машин с дымящимися котелками, обменивались впечатлениями.

Старшина Смирнов пригласил меня пообедать в компании. У меня давно горела душа по чаю, и я присел к обедавшей группе танкистов. Разговор не смолкал. Стволы деревьев, танки, танкисты - всё вокруг в отсветах пожара казалось отлитым из красной меди. Где-то вверху, в чёрном небе, завывают "юнкерсы", - вешают "фонари", порою сбрасывают одиночные бомбы. Танкист в запылённой и задымленной керзовке наливает мне чай в алюминиевую

крышку термоса. На лице его ни бровей, ни ресниц, на щеках вздулись волдыри. Что-то, однако, в нём знакомое. И когда он, протягивая мне кружку, начинает говорить, я узнаю в нем командира горевшей машины старшего сержанта Петренко.

- Непонятно, - говорит он, - откуда взялись здесь немцы.

Старшина Смирнов, прихлёбывая чай, лукаво смотрит на него и иронически замечает:

- Откуда? Из Германии!

- Так это, значит, по-твоему, мы отступаем? - спрашивает Петренко.

Ирония изменяет Смирнову.

- Да, видать по сегодня, что так, - говорит он мрачно. Обгоревшее лицо Петренко морщится. Он с жаром обращается ко мне:

- Товарищ старший лейтенант, в чём дело? Не пойму я. Почему мы ходим по дорогам то туда, то назад. Никто, что ли, не знает, где немцы?

Вспомнив опять ночной разговор в штабе, я повторил слова Попеля о том, что противник, пользуясь внезапностью нападения, то и дело меняет направление удара, и нам приходится ловить его. То, что и мне казалось раньше хаосом, неразберихой, сейчас выглядит иначе. Я уже чувствую, что мы маневрируем, а не просто отходим по тыловым дорогам. Стараюсь втолковать это Петренко.

Помолчав, он налил чаю, отпил, чмокнул прикуской и сказал:

- А всё-таки мы отступаем, так ведь, товарищ старший лейтенант?

- Нет, не отступаем, а гоняемся за прорвавшимися танками противника.

Смирнов, отвернувшись к горящему полю, сказал:

- Да, славно разделали, под орех! Теперь пойдут дела! Я спросил, не видел ли он, где был Болховитияов, когда завязался бой.

- Как не видел! - заговорил он возбуждённо. - Рядом был, машина с машиной. -Как только у моста просвистели первые снаряды, он свой KB остановил подле нас. Я слыхал, что Болховитинов хотел нанести удар тяжёлым батальоном, да с комбатом, что ли, не мог связаться. Вот он на всё и махнул рукой, высунулся из башни по пояс и засигналил флажками подходившему батальону. Так и пошёл в атаку.

- Он всегда такой!

- Молодец! - заговорили танкисты.

Ко мне подошёл делегат связи штаба и передал мне приказание комбата: вместе с ним явиться к комдиву.

По дороге в штаб дивизии делегат связи с восхищением рассказывал мне, как ходил в атаку командир дивизии.

Три штабные KB шли за полком Болховитинова. Едва лишь танк Васильева перешёл мост у Красне, слева в него полетели снаряды. Видно, немцы стремились захватить мост, чтобы отрезать дивизии пути отхода. Полк Болховитинова уже успел развернуться, шёл в атаку. Возвращать его было поздно. Подходил второй полк. Васильев приказал ему двинуться за ним, а сам стал во весь рост сзади башни и, развернув штабные KB, повёл их в атаку. Танкисты второго полка, увидав несущегося в атаку комдива, выжали газ до-отказа, проскочили мост и, с хода развернувшись, обогнали его. Но Васильев так и остался стоять у всех на виду, пока немцев не сбили к реке.

Меня удивило, что он рассказывает об этом с восхищением: хорошо, что у немцев не было пехоты, а будь она - первый автоматчик снял бы комдива. И я сказал об этом делегату.

- Да, - согласился он. - Связь подвела. Оказывается, Васильев пытался перед атакой вызвать по радио командиров полков, но почему-то вызвать не удалось. Разослал нарочника и оперативников штаба, - те нашли командиров полков уже после боя. Оттого полковнику и пришлось управлять боем личным примером.

"Конечно, - подумал я, - полковник личной храбростью сделал много, но всё-таки части дивизии бились самостоятельно, каждая на свой страх и риск. Общего управления ими не было. Вот и выходит: храбрости и у бойцов и у командиров хоть отбавляй, а организованности маловато".

*

Было около 22 часов, когда мы с комбатом явились в штаб дивизии, расположившейся на северной окраине местечка Буек. Васильев, допрашивавший пленного немецкого офицера, сказал, что сейчас должен придти начальник штаба и мы получим пакеты.

- А пока посидите...

Пленный - обер-лейтенант, адъютант командира танкового полка, немолодой, уже седеющий немец - хорошо владеет русским языком, который он изучил к молодости, когда работал где-то в России инженером-механиком. Он стоит в стойке "смирно". Отвечает на вопросы дерзко, иногда с иронией.

- Скажите, - спрашивает его полковник:

- Известно ли вам, почему Германия воюет против России?

- Известно, - отвечает он.

- Почему?

- Фюрер приказал.

- Это не объяснение. Я хочу знать мотивы.

- Фюрер мотивы объявил, - говорит пленный. - Они должны быть вам известны. И вообще я недоумеваю, почему вы, русский полковник, не спросили меня первым делом, какого я полка и какой дивизии, а задаёте не относящиеся к делу политические вопросы. Я не политик, я рядовой германский офицер. За два месяца до войны я знал вас по карточке, знал, что вы Васильев, командир танковой дивизии, участвовали в финской и монгольской кампаниях, награждены высшим орденом. Я знаю всех ваших командиров полков. Знаю вашего начальника разведки. А кого вы знаете из немецких старших офицеров? Я вчера каждые два часа знал, где ваша дивизия, а вы не знали даже, что мы идём на перехват вас.

Он вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:

- Какое сейчас время?

Недоумеваю, но всё же смотрю на часы, отвечаю:

- Ровно ноль тридцать.

- Вот видите, господин полковник, - говорит, немец, - разница в четыре минуты - на ваших часах ноль тридцать четыре, - он показывает кивком на ручные часы Васильева.

Васильев не шевелится, не убирает руки, лежащей на спинке стула. Часы перед глазами пленного. Немец повышает голос:

- Разве так можно воевать? Вы уже проиграли войну.