Григорий Пенежко - Записки советского офицера

- Некоторым командирам обратный марш как нельзя кстати - по пути подберут своё хозяйство и разгрузят шоссе, - закончил Васильев.

Он предложил командирам полков перенести с его карты на свои маршрут в район сосредоточения. Все кинулись к столу. Я, получив приказание начштаба перевести свою роту в расположение разведбата, пулей вылетел на крыльцо, где безмолвные часовые всматривались в тьму.

Торопясь выполнить приказание, я забыл спросить, где находится разведбат. Возвращаться было неловко. Досадуя яа свою непростительную оплошность, я выругался вслух:

- А, чёрт! Как же найти теперь разведбат?

- А вам зачем он? - спросил меня кто-то, сидевший на лавочке рядом с крыльцом.

- Я командир новой разведроты, - сказал я.

- Инструктор политотдела Белевитнев, - поднявшись, отрекомендовался тот. - Так вы на пополнение? Очень приятно. Я могу провести вас. Пойдёмте!

По дороге он спешит поделиться со мной последней штабной новостью. Я слушаю его не очень внимательно, так как над нами завывают невидимые во тьме "юнкерсы" и где-то неподалёку, должно быть, в местечке, рвутся бомбы.

- Представьте себе, какое нахальство! - возмущается мой спутник. Только стемнело - к оперотделу подъехала "эмка". Выходит майор, прямо к дежурному. Приехал, мол, из штаба фронта проинспектировать части. Ехал сюда с нашим замполитом, и тот-де указал ему оперотдел. Требует, чтобы оперативный нанёс на его карту расположение полков. Но оперативным дежурным сейчас капитан Карев, парень не промах. "Предъявите, - говорит, командировку и удостоверение". Взял документы, просмотрел и говорит майору: "Простите, я только помощник дежурного. Сейчас же пошлю за картой к дежурному. Вы посидите ..." - и придвигает майору стул. "Лейтенант, приказывает он своему помощнику, - возьмите документы майора и сбегайте к Харченко, скажите, что нужна обстановка, пусть даст рабочую карту". Я стою рядом, слушаю и не пойму: Харченко-то - начальник особого отдела, причём же тут он. Ну, и ляпнул Кареву: "С каких это пор работники особого отдела дежурят по штабу?"

Свист падающей бомбы прерывает его рассказ. Мы бросаемся в придорожный кювет. Через минуту подымаемся, идём дальше, мой спутник торопится закончить:

- Так вот. Ляпнул я, значит, а Карев как закричит на меня: "Дайте свою карту! Я отмечу по ней, чтобы не задерживать майора". Ничего не пойму - даю карту. А он мне шепчет: "Чего суёшь нос куда не надо!" Я бы ещё что-нибудь ляпнул, да тут вошёл комендант штаба с автоматчиками и попросил "представителя" следовать к ком" диву. В командировке-то оказалась небольшая ошибочка в штампе... Что вы на это скажете? Шпион. Уж признался.

- Да, теперь смотри в оба, - сказал я. А про себя подумал: "Что ж ты-то у меня документов не спросил?"

Наша танковая дивизия в составе всего корпуса совершает обратный 120-километровый марш из-под Перемышля через Львов на Куровице.

Несмотря на глубокую ночь, вокруг светло, как днём. Зеленоватый свет немецких осветительных бомб по временам гаснет, и тогда кажется, что перед глазами опускается тёмный, непроницаемый занавес. "Юнкерсы", невидимые нам в слепящем свете немецких "фонарей", беспрестанно носятся над шоссе и бомбят нашу колонну.

Мы едем мимо разбитых и горящих в кюветах автомашин. Встречаются и танки, свалившиеся в кюветы. Возле них суетятся экипажи. Промелькнул танк, разбитый прямым попаданием бомбы. Это дорога дневного марша нашей дивизии. Я боюсь, чтобы на дороге не образовалась пробка, чтобы не воткнуться в хвост колонны идущего впереди меня батальона капитана Мазаева из полка Болховитинова. Растягиваю дистанцию между машинами до пятидесяти метров. И это, кажется, спасает меня от фугасок. Непрерывно стрекочут наши зенитные пулемёты. Ослеплённые сменами яркого света и чернильной темноты, зенитчики беспомощны. Тем не менее стрекотание их действует на нас ободряюще.

Я с ротой иду в голове батальона. На нашей машине едет комсомольский работник политотдела политрук Белевитнев, с которым я уже чувствую себя, как со старым товарищем. Мой комбат, капитан, по фамилии Скачков, движется за штабом вслед за нами. Не знаю почему, но капитан при первой же встрече вызвал у меня и у Кривули неприязнь к себе.

- Есть вид, есть язык, есть награда, а человека, не видно, - сказал мне о нем Кривуля.

Мы проходим мимо военного городка, где ещё позавчера наша дивизия жила мирной жизнью. Подожжённые немецкой авиацией, в полукилометре, догорают какие-то постройки. Белевитнев показывает мне горящий парк и казармы полка Болховитинова.

- А вот и моя квартира, - он показал на дом с открытыми окнами, мимо которого мы проезжаем. - Вон в том окне я в последний раз видел жену, уезжая в полк с пакетом номер один. Наш секретарь говорил, что видел её потом на вокзале перед налётом немецкой авиации среди командирских жён, грузившихся в эшелон. Что с ней, не знаю ...Сына мы ждали, - сказал он, помолчав.

- А машины из парка успели вывести? - спросил я, чтобы отвлечь его от тревожных мыслей.

Оказалось, что танки уцелели благодаря учебной тревоге. Накануне в штабе дивизии был замполит корпуса Попель. В разговоре с комдивом он завел речь о том, что боевую подготовку надо приблизить к действительности войны, которая, по всему видно, близка. Очевидно под влиянием этого разговора Васильев и приказал вывести дивизию в час ночи, вчера, когда никто не ожидал тревоги.

- И знаете, что интересно, - сказал Белевитнев. - Все были страшно недовольны. Захожу в казарму, чтобы проверить, как проходит подъём, слышу голоса: "Выходной день, и поспать не дают!", "Неужели нельзя было отложить тревогу на понедельник!" Никто не думал о войне. А не успела выйти из парка последняя рота танков, как от казарм остались обломки. Кто медлил, там и остался. Немцы на понедельник войну не отложили.

Ко Львову мы подошли около 7 часов утра 23 июня. Здесь нас встретил командир корпуса генерал-лейтенант Рябышев. Он стоял на шоссе и сворачивал дивизию влево, на главную дорогу, которая почти по окраине города выводит на шоссе Львов - Яворов. Я с тревогой думаю о том, что, должно быть, обстановка на фронте меняется с каждым часом, если командир корпуса сам встречает дивизию и на ходу поворачивает её.

Поворот дивизии на Яворов обошёлся дорого. Над перекрёстком дорог, едва мы успели проскочить его, появилась немецкая авиация. Под бомбёжку попал хвост колонны дивизии. Но мне недолго пришлось наблюдать, как бомбы рвались позади нас. При втором заходе немецкая авиация ударила по голове колонны. Моя рота отделалась небольшими потерями, так как мы быстро съехали с шоссе и рассредоточились в роще. Дальше двигались в перерывы между налётами. Подразделения перемешались. Машины шли самостоятельно. Только с появлением наших истребителей, расчистивших небо, порядок был восстановлен, но и то ненадолго. Мы помчались со скоростью, какую только могли дать наши машины, и вскоре прибыли в новый район сосредоточения - у местечка Яворов.