Георгий Соколов - Малая земля

Кайда только вздохнул.

Прохоров положил руку на его плечо и заглянул в глаза.

— Не нравится мне твой вид, Володя. Не тебе нос вешать.

Тогда Кайда рассказал ему о своих мыслях.

— Так хотелось бы знать перед боем о своих родных, — заключил он. — Сегодня иду в третий десант. Как оно обернется на этот раз? Не завороженный же я. Иметь бы весточку от матери или от отца, спокойнее на сердце было бы. А сейчас что-то муторно, мысли одолевают, Ваня…

Прохоров вынул кисет, протянул Кайде.

— Отгоним темные мысли, Володя. Не отлили еще той пули, которая сразит нас. Увидим еще своих родных, походим по улицам поверженного Берлина. На всех фронтах лупят фашистов. Вот это радует!

— Все это так, Ваня, — вздохнул Кайда, — а все же…

— А ты задал мне задачу, из-за тебя раньше встал, — переменил разговор Прохоров. — Совесть есть у тебя или нет?

Кайда вскинул на него удивленный взгляд.

— Не понимаю.

— Гляньте на него, он не понимает! — воскликнул Прохоров. — Фергана ты несчастная! А кто вчера заставлял меня писать в «Боевой листок» заметку? Ты, редактор несчастный! Взял карандаш в руки, а в голову полезло такое…

Кайда улыбнулся. Месяц тому назад его назначили редактором взводного «Боевого листка». К порученному делу он отнесся со всей серьезностью. «Боевой листок» выходил ежедневно. Командир взвода лейтенант Спиридонов хвалил его за каждый номер, однажды похвалил даже командир роты автоматчиков капитан-лейтенант Райкунов. Вчера Кайда узнал, что Иван Прохоров подал заявление о приеме в партию, и попросил написать его заметку о том, с какими чувствами тот вступает. «С такими, как и все», — сказал Прохоров. «А вот ты об этом и напиши», — посоветовал Кайда.

— Все же написал? — поинтересовался Кайда.

— Нет, — махнул рукой Прохоров. — Знаешь, какие мысли полезли в голову, когда взял карандаш? Вспомнилась деревня Марушина Слобода на Ярославщине. Там я родился и прожил до девятнадцати лет. Семья у нас была большая — четыре брата и две сестры. Отец крестьянствовал. Бедствовали здорово, я до девятнадцати лет в лаптях ходил. Полегче стало, когда колхоз организовался. В тридцать третьем году я по комсомольской путевке поехал на Дальний Восток, работал там в Сов. Гавани. Оттуда и на военную службу пошел. Отслужил и подался в Донбасс, потом в Дагестан, а затем в Фергану, где вроде бы прижился. А чего я мотался по стране? Спросят об этом меня, когда будут в партию принимать. Что отвечу? Счастливой доли искал? Оно, конечно, так. Ну, а польза какая от того партии была? Как подумаю об этом, так и робость находит. Может быть, я еще недостоин быть коммунистом. А ты говоришь — напиши в «Боевой листок». Я так рассудил — пусть решают вопрос о моем приеме после того, как освободим Новороссийск. Буду воевать не хуже коммунистов, — тогда, значит, достоин.

— Ты на Малой земле хорошо воевал, — заметил Кайда.

— Но не лучше других. А как все.

— В нашем отряде выделиться трудно.

— Вот в том и дело. А раз не выделился, чем же я лучше беспартийных?

Кайда в задумчивости почесал затылок.

— Что-то ты, Ваня, в философию ударился. Не сразу разберусь что к чему. А заметку ты все же напиши.

— Далась тебе эта заметка. Тоже писателя нашел.

— Напиши, с какими чувствами идешь в десант.

— Ну, это-то проще. Так бы сразу и сказал.

Прохоров улыбнулся и встал.

— Умоемся, что ли, свежей водицей.

Когда возвращались, Прохоров хотел положить руку на плечо Кайды, но не достал до плеча, обнял за талию и, заглядывая снизу вверх, весело заметил:

— Ну и здоровенный же ты, Малютка. Чем только тебя мать кормила?

— Галушками, Ваня, да пампушками, — усмехнулся Кайда.

В ночь на десятое сентября батальон погрузился на катера и мотоботы.

Семнадцать автоматчиков — два отделения — разместились на моторном баркасе. Баркас вел на буксире «морской охотник».

Кайда сидел на банке между двумя Иванами — Прохоровым и Макаренко. Он в роте недавно, родом из Волновахи, почти земляк Кайды.

Лысов сидел позади Кайды. Почему-то у него было шутливое настроение. Он щекотал шею Кайды, тот поеживался, потом повернулся и сказал:

— Послушай-ка, Толя, опусти твой гак в море, может, катран или дельфин зацепятся за него.

Посмеиваясь, Лысов заметил:

— Лучше забрести твоим клешом.

— Вот что, автоматчик Анатолий Лысов, — с притворной строгостью заявил Прохоров, — перед тобой не какой-то рядовой, а редактор газеты. Он раздумий полон, а ты к нему с дурацкими разговорами суешься. Ты понимаешь, что такое редактор? У всеми нами уважаемого Владимира Кайды прямой путь в замполиты. К тому же — он заместитель командира отделения. Должностей нахватал, дай боже. С почтением, Толя, надо…

— Ну, ну, — толкнул его в бок Кайда. — Подавай пример.

— Ты бы, Толя, спел свою любимую песенку, — предложил Копотилов.

— И верно, — отозвался Лысов. — Слушай мою любимую, которая тебе безумно нравится.

И он вполголоса запел:

Все рассмеялись.

Молчаливый до этого командир отделения сержант Лычагин, сидевший на корме, подал свой голос:

— Такая несерьезная песня в такой сурьезный момент. Все ты, Лысов. Вечно эти вятские, ребята хватские, заведут байки. Вот у нас, курских, песни посолиднее…

— А у нас на Тамбовщине, — сказал Копотилов, — девки хорошо поют… Ох и девки!..

Катера вышли на Кабардинский рейд и заглушили моторы. Стало тихо. Отсюда видна была Малая земля, там, как каждую ночь, раздавались взрывы, трещали пулеметы, взлетали вверх ракеты, светлячками бороздили воздух трассирующие пули.

Затихли и матросы.

Иван Макаренко несколько минут смотрел на Малую землю, потом зябко повел плечами.

— Что-то дрожь по шкуре пробежала, — признался он, прижимаясь к боку Кайды. — Затянуть бы сейчас пару разков с носогрейки да жаль, что прикурить нельзя, немцы огонь заметят.

— Что ты, тезка, — повернулся к нему Прохоров, — прикурить — это полдела. Крути козью ножку. Мне что-то тоже затянуться дымком захотелось.

Макаренко вынул кисет и только начал скручивать цигарку, как вдруг все кругом загрохотало, засверкало. Все побережье, Цемесская бухта озарились вспышками выстрелов, разрывами снарядов. Казалось, что разом зажглись тысячи костров.

Катера завели моторы и рванулись вперед, таща за собой на буксирах мотоботы и баркасы.

Сержант Лычагин встал и крикнул мотористу:

— Приготовься. Кстати, как тебя звать?

— Андрей, — отозвался тот.

Катер прорвался сквозь огневую завесу и оказался в бухте. С кормы катера раздалась команда:

— На баркасе заводить мотор, буксир рубим.