Анри Перрюшо - Жизнь Ван Гога

Серия гравюр «Лондон» Гюстава Доре вышла в Англии в 1872 году; по Франции эта серия опубликована издательством «Ашетт» в 1876 год».

В 1890 году в Салоне Независимых было выставлено несколько рисунков и десять картин Винсента: «Кипарисы», «Горный пейзаж», «Бульвар в Сен-Реми», «Горы Альпий», «Прогулка в Арле», «Тутовое дерево осенью», «Подлесок», «Восход солнца в Провансе», «Подсолнухи», «Оливковая роща».

Воспоминания Пуле, переданные с небольшими вариантами Яном де Бэкеном и Луи Пьераром.

В каталогах значится около ста пятидесяти картин и примерно сто рисунков Винсента, написанных в Сен-Реми. Но довольно много работ утрачено. Некоторые из них погибли самым нелепым образом. «После отъезда Винсента, — пишут доктора Дуато и Леруа, — двадцатилетний сын Пейрона использовал все работы Ван Гога, оставленные им доктору Пейрону, как мишень для стрельбы из карабина. Сохранилась только одна картина, подаренная другу дома, мадемуазель Мари Жирар, которая позднее стала „королевой“ новопровансальской группы поэтов „Фелибриж,“ а ныне (в 1939 году) — вдова известного поэта Жоакима Гаске. Как мы видим, если не считать упомянутой девушки, в лечебнице Сен-Реми весьма мало дорожили картинами голландца». Ян де Бэкен рассказывает, что некий г-н Ванель, часовщик из Сен-Реми, также использовал в качестве мишени два пейзажа Винсента. Теодор Дюре, ссылаясь на госпожу Гаске, сообщает, что местный фотограф, любитель живописи, соскоблил краску с десятка полотен Винсента, чтобы использовать холст для своих картин. Некоторые другие работы Винсента погибли, по-видимому, просто из-за небрежности их владельцев. По словам Теодора Дюре, госпожа Гаске считала, что утрачено примерно двадцать холстов Винсента, относящихся к периоду Сен-Реми.

Тео часто охватывали приступы неодолимой усталости, он почти ничего не ел и, собственно говоря, был уже приговорен. Страдая хроническим нефритом, осложнившимся уремией и гипертонической болезнью, он имел все основания со страхом ждать будущего — дни его были сочтены. (Этот диагноз поставлен доктором В. Дуато, автором интересной работы «От какой болезни погиб Теодор Ван Гог?, „Эскулап“, Париж, 15 мая 1940 года.

Как это ни невероятно, среди произведений Винсента нет ни одного портрета Тео.

Гаше родился 30 июля 1828 года. О докторе Гаше см. великолепную монографию Виктора Дуато «Любопытная фигура доктора Гаше», «Эскулап», Париж, август 1923 —январь 1924 года.

Диагноз Гаше расходится с диагнозом Рея, который был подтвержден доктором Пейроном, — оба они считали болезнь Винсента формой эпилепсии. С тех пор многие врачи интересовались болезнью Ван Гога. Одни считали, что это диффузный менинго-энцефалит, другие — что это шизофрения (такого мнения придерживался, в частности, Карл Ясперс), третьи — что это психическая дегенерация и конституциональная психопатия, наконец, некоторые возвращались к старому диагнозу — эпилепсия. Психиатры и психоаналитики также предлагали различные толкования болезни.

И в самом деле, безумие Ван Гога не так легко поддается определению и классификации. Это безумие невозможно рассматривать изолированно от той исключительной (в самом прямом смысле слова) личности, какой был Ван Гог. Оно столь же неотрывно связано с нею, как и его гений, и судить о нем надо на том уровне, где общепринятые понятия во многом теряют свой обычный смысл. То, что обусловило талант Ван Гога, обусловило все обстоятельства его жизни и его болезнь. Ван Гога нельзя рассматривать как рядового пациента.

Большинство медиков, писавших о болезни Винсента, глубоко несправедливы. Чаще всего они пытаются не столько понять, сколько осудить, и при этом пишут непререкаемым и недоброжелательным тоном. Они на скорую руку отбирают некоторые подробности жизни художника, подтверждающие их предвзятое мнение, и делают скороспелые выводы. Поэтому подавляющее число медицинских работ содержит самую общую, совершенно неудовлетворительную информацию: они пестрят ошибками, недомолвками, дающими пищу произвольным и, я бы даже сказал, безответственным толкованиям. Но больше всего в этих работах поражает полное отсутствие какой бы то ни было чуткости, человеческой, пожалуй, даже в большей степени, чем художественной. Врачи рассматривают «случай» Ван Гога не потому, что любят живописца Ван Гога или Ван Гога — человека, а потому, что Ван Гог знаменит. А чтобы понять, надо всегда, хотя бы в какой-то степени, идентифицировать себя с объектом изучения.

«Случай» Ван Гога не просто медицинский или чисто эстетический казус. Это прежде всего проблема человека, который чувствовал в себе таинственное призвание, который сознательно и неистово стремился за пределы, доступные человеку. Его казус — это казус всех великих мистиков, всех героев Познания. И как таковой, он не укладывается в обычные мерки и оценки.

Так или иначе, прав Артюр Адамов, который в своей интересной статье писал: «Патология ничего не объясняет… Неужели мы не вправе требовать уважения и молчания?»

В собрании Гаше, переданном в 1951 году его наследниками в дар национальным музеям, было три Сезанна: «Современная Олимпия», «Дом доктора Гаше в Овер-сюр-Уаз», «Дельфтская вазочка с цветами»; две картины Гийомена: «Заход солнца в Иври», «Обнаженная с японской ширмой»; «Хризантемы» Моне; два Писарро: «Дорога в Лувесьенне», «Паром в Варенне»; портрет Ренуара; «Вид на канал Сен-Мартен» Сислея. В коллекции, подаренной семьей Гаше французским музеям в 1949 году, был еще автопортрет Гийомена.

Эта фуражка была присоединена к коллекции картин, подаренной семьей Гаше национальным музеям в 1951 году.

В настоящее время картина находится в галерее «Же де Пом» в Париже.

Воспоминания сестер Раву, записанные Максимильяном Готье («Нувель литерер», 16 апреля 1953 года).

Винсент подарил Паскалини свою картину. Много лет спустя при первой возможности Паскалини ее продал. Это его погубило. На деньги, вырученные от продажи картины, Паскалини напился, упал, сломал ногу и умер в результате перелома.

Гравюру на меди Винсент датировал 15 мая 1890 года. Он, несомненно, ошибся. Это могло быть 25 мая или 15 июня. На мой взгляд, есть все основания считать правильной вторую дату.

«Только гораздо позже, — рассказывала Аделина Раву Максимильяну Готье (цит. произв.), — я заметила … что в юной девушке, какой я тогда была, он угадал женщину, которой я стала потом». Я уже упоминал об аналогичном случае с доктором Реем, который с годами все больше становился похожим на свой портрет.