Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

— От пения и чтения девиц храму большая польза выходит. Расстроился было как-то хор — и доход сразу упал. Возродился хор — и доход в месяц сравнялся с годовым.

По вечерам, сидя со свечой в отведенной ему комнате, Голышев вел подробное описание пустыни:

«Церковь одноэтажная, покрыта железом, с овальным куполом, кончающимся небольшим, с четырех сторон храма, скатом, на верху купола четырехугольный фонарь с окнами, пропускающими с четырех сторон свет в церковь; на верху этого фонаря еще меньший, глухой фонарь, ведущий к самой шейке главы; на ней утверждена одна глава в виде луковицы, покрытая белым железом, ананасной гранью, на коей осьмиконечный крест…»

Он занес себе в тетрадь надписи на крестах, перечисление всего царствующего дома, заключительная надпись гласила: «крест хранитель всея вселенныя, крест красота церкви, крест царей держава и верных утверждение, крест ангелов слава и демонов язва».

Кресты были 1816 и 1837 годов. Несколько десятилетий назад сделаны, а Иван Александрович относился к ним уже как к историческим реликвиям.

Всего четыре года назад пало крепостное право. И вот бывший крепостной крестьянин пишет историю своего времени. Это ли не высшая философия — осознание своего времени и себя как личности?!

Иван Александрович тщательнейшим образом измерял аршином квадраты церковных палат, высоту, ширину и длину алтаря, описал все иконы, определял их древность.

Он залезал на колокольню, стоял, пораженный великолепным видом бесконечных лесов, чашей обрамленного кустарником озера, реки и заречных далей. Изучал священные изображения и надписи на колоколах: один — древний, 1779 года, в 25 пудов. Другой большой, в 84 пуда, колокол был отлит в Костроме, на заводе купчихи Ираиды Дмитриевны, вдовы Поляковой, с изображениями святых и словами: «На то установлен благо-вестъ и звонъ, чтобъ церкви сзывалъ въ земной святой С1онъ».

Смотрительница, как драгоценную реликвию, подала Ивану Александровичу для рассмотрения обещанный синодик.

В нем было двадцать пять цветных рисунков, писанных рукою древнего художника. Заглавный лист гласил: «Лета отъ Рождества Христова 1728 года сей синодикъ дому Живоначальныя Троицы Серапионовы пустыни пере-деланъ вновь тоя пустыни тщаниемъ многогрешнаго иеромонаха Герасима Вязниковца. При казначее старце Сергие Лихопожинскомъ».

На первом рисунке был человеческий череп. На втором — «глава человеческая на пьедестале», перед нею сидел царь, с другой стороны человек, «указывающий перстом». На третьем — человек во гробе. На остальных — события из жизни некоего новгородского посадника Шила: «бысть ввеликом Новеграде чудо страшно и удивлению достойно бе некто посадник именем Щил имея у себя сына едина чадо, бе богат вельми и многимъ даяще сребро влихву взимаше на годъ на новгородской рубль деньгу Новгородскую. И отъ того собра имения много и помысливъ на то сребро церковь поставити и монастырь оградити».

С почитанием листал Голышев эту старинную книжицу. В скольких руках она побывала! В нее были внесены имена и тех девяти вязниковских девиц, пожелавших уйти в обитель от суеты мирской: Натальи, трех Анн, двух Александр, Марии, Феодосии и Параскевы.

Сначала Голышев опишет эту поездку в Серапионову пустынь в статье, которую опубликует владимирская губернская газета, потом выпустит небольшую брошюру с литографическим рисунком.

Часто бывая в Холуе, Голышев много раз видывал в версте ^слободы Борковскую пустынь, слыхивал, ''что основ'ашГ она князем Иваном Дмитриевичем Пожарским по завещанию родителя, известного героя, князя Дмитрия Михайловича Пожарского, и якобы именно в память о 1612 годе, что именно «на сем месте имел остановку на несколько времени» со своею дружиною князь Дмитрий Пожарский, идя в 1612 году на избавление Москвы от поляков. Здесь дал князь обет пред богом выстоять в борьбе с врагами, не щадить своей жизни. И «в памяти сихъ св. чувств, въ благодарность Богу, тогда же положил основать на оном месте обитель во имя св. Николая Чудотворца». Опишет Голышев и эту пустынь.

Археолог, историк и старший редактор Центрального статистического комитета Александр Иванович Артемьев сопутствовал великому князю Алексею Александровичу в путешествии по России. Посетили они и Московскую этнографическую выставку. Великий князь заинтересовался лубочными картинками. Голышев узнал об этом и поспешил послать ему через Артемьева свои картинки и книжку о Мстёре. Великий князь картинки нашел «чрезвычайно интересными». Особенно ему понравились, сообщал Артемьев, «Поход на Мамая» и «Взятие Очакова».

Теперь уж каждое свое новое издание Голышев посылал Артемьеву в двух экземплярах: для него самого и для великого князя.

После прочтения брошюр о Серапионовой и Борковской пустынях Артемьев писал Ивану Александровичу: «Все это очень любопытно и полезно. При этом мне пришла такая мысль: почему бы Вам, да еще вкупе с К. Н. Тихонравовым, не предпринять полного описания монастырей и приходов Владимирской губернии». Голышев отвечает, что дело это невыполнимое. «Где печатать такое издание? Если посредством Губернской Типографии, то выходит чрезвычайная медлительность, так как типография завалена казенными работами и мелочными заказами… И притом предпринять подобное издание — надобно иметь средства, а они у меня… очень часто останавливают всякое предприятие; и такие издания не могут окупиться у нас в покрытие собственных издержек, — любителей найдется очень мало… Но за всем тем по моей особенной любви к описаниям родного края, насколько будет возможно, если дозволят силы и средства, я постараюсь воспользоваться Вашим советом… В настоящее время я печатаю «Древности Богоявленской церкви в ел. Мстёре»; к этому изданию приложится 20 литографированных рисунков-снимков с древностей. Разумеется, я знаю наперед, что и это издание не покроет материальных издержек, и я печатаю только единственно из любви к старине русской…»

Сначала материал публиковался в «Губернских ведомостях», а уж потом этот же набор использовался для издания в «Трудах» статистического комитета. И в это время можно было сделать отдельные оттиски для себя, сброшюровав их. Для «Трудов» типография печатала бесплатно, для покрытия расходов она и делала оттиски, пока набранные статьи не потерялись. И Голышеву приходилось подолгу жить во Владимире, ловить момент, когда оттиски можно уже использовать для брошюрования. «Только пока бываешь во Владимире, — жаловался Иван Александрович в письме Артемьеву, — дело и двигается и «у переплетчика», и в другом месте, а уехал — опять остановится на точке замерзания». За набор типография не брала и с автора, брала плату только за бумагу, печатание, переплет.