Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

Когда Раевские и Пушкин покинули Кавказ, Александр Раевский остался гам, продолжая курс лечения.

В Гурзуфе Пушкин наслаждался южной природой «со всем равнодушием и беспечностию неаполитанского лаццарони [448] «…неаполитанского лаццарони». — Название бедняков и бродяг в Неаполе. ». Он любил, проснувшись ночью, слушать шум моря. Он заслушивался им целыми часами. В двух шагах от дома рос молодой кипарис. Каждое утро он навещал его и «к нему привязался чувством, похожим на дружество».

Так в семье Раевских Пушкин прожил три недели, «счастливейшие в его жизни». В первых числах сентября Пушкин со стариком Раевским покинули Гурзуф. Они ехали верхом по западной части берега, а потом горными тропинками. Иногда им приходилось карабкаться по скалам, держа за хвост татарских лошадей. Это забавляло Пушкина и «казалось каким-то таинственным восточным обрядом». Они посетили Георгиевский монастырь [449] Георгиевский монастырь — древнейший монастырь в Крыму, на берегу Черного моря. . Пушкин видел баснословные развалины храма Артемиды [450] …развалины храма Артемиды. — Находится в 5 км от Георгиевского монастыря на мысе Фиолент. . Поэт вспомнил предание об Ифигении [451] …предание об Ифигении — дочери Агамемнона и Клитемнестры. Ее спасла Артемида и, унеся в Тавриду, сделала своей жрицей. , которая спасла своего брата Ореста [452] Орест — брат Ифигении, которого она спасла вместе с его верным другом Пиладом. и его самоотверженного друга Пилада, обреченных на казнь за попытку похитить статую богини. «Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических, — признавался Пушкин спустя четыре года, — по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами». Однако некоторые сомневаются, что послание к Чаадаеву («К чему холодные сомненья…») написано в самом деле в 1820 году, как утверждал сам поэт. Едва ли эти сомнения основательны. Содержание пьесы соответствует тому душевному строю, о котором Пушкин свидетельствовал несколько раз, вспоминая о тишине и «умилении», усыпивших его сердце на Южном берегу. Мы теперь знаем, как непрочно было это сердечное «умиление» и какие страстные бури увлекли его снова на опасный путь. Но тогда он верил, что «вражда свирепой Эвмениды [453] Эвменида — одна их трех девственных древнегреческих богинь, мстительница за всех оскорбленных и обиженных. У римлян им соответствовали Фурии. Строку — «вражда свирепой Эвмениды» — следует понимать так: в Крыму успокоился гнев Артемиды на Агамемнона, который для того, чтобы умилостивить богиню, должен был принести ей в жертву дочь Ифигению. » побеждена «святым торжеством» любви и дружбы. Два года до того он предлагал Чаадаеву написать их мятежные имена «на обломках самовластья», а теперь он их пишет «на камне, дружбой освященном».

Из Георгиевского монастыря путешественники отправились в Бахчисарай. Туда Пушкин приехал больной. Его мучила лихорадка. Он увидел здесь фонтан Слез [454] …Пушкин… увидел фонтан Слез — фонтан Бахчисарайского дворца. — «странный памятник влюбленного хана».

8 сентября Пушкин был уже в Симферополе. Семья Раевских ехала в экипажах другим путем. 21 сентября Пушкин был уже в Кишиневе, куда перевели попечительный комитет о колонистах и где проживал теперь генерал Инзов, временно исполнявший обязанности начальника Новороссийского края.

Крым. Гурзуф. К. Ф. Кюгельген. 1824

В Кишиневе Пушкин поселился со своим Никитою в небольшом домике в три окошка. Вокруг домика росли акации, под окнами на грядках цветы. «Теперь я один в пустынной для меня Молдавии», — писал он брату 24 сентября 1820 года, значит, на третий день по приезде в Кишинев. В письме, однако, упоминает он о Михаиле Орлове, с которым он познакомился в Петербурге. Поэт знал его как «арзамасца», но он не знал, что этот самый М. Ф. Орлов, бывший тогда в Кишиневе командиром 16-й дивизии, — один из вождей «Союза благоденствия». Он не знал этого, а это было важно, потому что благодаря знакомству с Орловым у Пушкина завязались отношения и с другими заговорщиками. Так он познакомился и с майором В. Ф. Раевским [455] Раевский Владимир Федосеевич (1795–1872) — поэт, майор 32-го Егерского полка, один из вождей бессарабской ячейки «Союза благоденствия». , «первым декабристом». В эти же дни познакомился он с братом Орлова, Федором Федоровичем [456] Орлов Федор Федорович (1792–1835) — известный игрок и кутила, масон. Отставной полковник лейб-гвардии Уланского полка. , бретёром, кутилой, участником Отечественной войны, потерявшим ногу в одном из сражений. Федор Орлов не был членом «Союза благоденствия», и братья смотрели на него как на человека легкомысленного. Впоследствии, замышляя «Русский Пелам» [457] «Русский Пелам» — условное обозначение первой главы и нескольких планов не озаглавленного самим Пушкиным большого романа, над которым он работал в 1834–1835 гг. , Пушкин хотел сделать его героем этого приключенческого романа. Здесь, в Кишиневе, вскоре после приезда у Пушкина случилась с этим Федором Орловым трагикомическая история. Дело было в ресторане какого-то Гольды [458] …в ресторане какого-то Гольды… — Чулков неточен: Гольда была содержательницей гостиницы и биллиардной в Кишиневе. , где Пушкин был в обществе Орлова, полковника А. П. Алексеева [459] Алексеев Алексей Петрович — областной почтмейстер в Кишиневе, участник Отечественной войны, отставной полковник. и И. П. Липранди [460] Липранди Иван Петрович (1790–1880) — участник Отечественной войны, отставной полковник с 1822 г., историк. Оставил воспоминания о Пушкине. Послужил прототипом Сильвио в пушкинском «Выстреле». . Орлов с Алексеевым играли на бильярде. Пили сначала портер [461] Портер — сорт крепкого и горьковатого черного вина. , а потом жженку [462] Жженка — напиток, приготовляемый из рома или коньяка, пережигаемого с сахаром. все четверо. Охмелевший Пушкин стал мешать игрокам, а когда они обозвали его «школьником», немедленно спутал им шары и вызвал обоих на поединок. В десять часов утра противники должны были встретиться. Но многоопытный Липранди сумел уладить недоразумение, и поединок не состоялся к общему удовольствию. Это было, кажется, первое из многочисленных кишиневских приключений Пушкина.

В двадцатых годах прошлого века Кишинев не был похож на прочие российские города. Здесь все было неожиданно и своеобразно. По-русски говорили одни только солдаты. Население состояло из румын, греков, евреев, турок, украинцев, болгар, итальянцев… В кофейнях сидели восточные люди в фесках [463] Феска — мужская шапочка из красного фетра или шерсти в форме усеченного конуса, обычно с кисточкой (по названию г. Фес). и чалмах. По узким и кривым улицам разъезжали боярские рыдваны и крестьянские каруци [464] Каруци (прав, каруца) — низкая плетеная тележка, которая обычно запрягалась шестью или восемью лошадьми. , запряженные цугом [465] Цуг — запряжка лошадей гуськом. . Изредка можно было увидеть венскую коляску, в которой сидел русский генерал. Греко-румынская аристократия, имевшая претензии на европеизм, говорила на дурном французском языке и старалась придерживаться парижских мод, но это не удавалось, и бородатые молдаване по привычке поджимали ноги на своих топчанах, а дамы, надев европейские туалеты, кутались в свои пестрые шали. Стол был восточный. Цыгане-повара приготовляли плацынды [466] Плацында — род пирожков с различным наполнителем. и каймаки [467] Каймак — густые сливки, снятые с топленого молока. . Гостей угощали шербетом.