Ингрид Бергман - Моя жизнь

После возвращения Пиа в Америку жизнь в Париже стала идти совсем по-другому. Дети были со мной, Роберто давно находился в Индии. В общей сложности его не было с нами уже девять месяцев. Все вопросы нужно было решать самой.

Помню, как я получила свое первое жалованье за «Чай и сострадание». Я не держала в руках деньги с тех пор, как в шестнадцать лет заработала десять крон! И я совершенно не знала, что с ними делать. Кто-то из артистов порекомендовал мне адвоката, и тот открыл в банке счет на мое имя. Деньги должны были переделяться каждую неделю или каждый месяц. Потом я узнала, что деньги, заработанные во Франции, облагаются налогом. Я понятия не имела о налогах. В Италии Роберто придумывал все что угодно, чтобы не платить большие налоги. А тут мне сказали, что сразу же открывать счет во французском банке я, как иностранка, не имею права, так как все, что я получаю, должно облагаться налогом. И кроме того, мне необходимо объявлять о своих доходах в декларации. Я перезвонила своему адвокату и спросила:

— Почему вы меня не предупредили обо всех этих правилах? Что же мне теперь делать?

— А много вы уже потратили? — спросил он.

— Я заплатила за отель, выдала жалованье гувернантке, а теперь приходят налоговые чиновники и требуют массу денег. Что же мне сказать им?

— Ну, это так просто. Скажите, что вам надо содержать любовника и что у вас на него ушли все деньги.

— Как это: иметь любовника и платить за него?

— Совершенно верно. Он взял все ваши деньги. Это совершенно естественно. Они все поймут и отстанут.

— Мне не очень нравится эта идея.

— Не волнуйтесь. Когда они придут в следующий раз, мы что-нибудь придумаем.

Я ничего не предпринимала и дожидалась визита инспекторов. Но все было спокойно, и я снова позвонила:

— Пока ничего не случилось.

— Ну и замечательно. Если вас не поймают в течение десяти лет, все обойдется.

— Мне не очень-то это нравится...

— Не беспокойтесь, предоставьте все мне.

А на девятом году они меня все-таки поймали. К тому времени я снова была замужем. Мне предъявили к оплате огромный счет. И все из-за прекрасных советов моего адвоката. С тех пор я стараюсь с ними больше не связываться.

Во времена моей работы в парижском театре я была очень наивна. Все еще страшно краснела. Обычно в антракте режиссер приходил ко мне в уборную, за ним тянулись остальные актеры, все рассаживались и начинали рассказывать сальные анекдоты. Они говорили, что упражнялись в этом специально, чтобы научить меня не краснеть. Пусть, мол, посмотрит, как далеко мы можем зайти, и закалится, тогда уж она разучится краснеть. Первое время я просто не понимала их шуток, и им приходилось разъяснять их смысл. Но я и тогда не могла понять, в чем смысл этих шуток. Но смеялась вместе со всеми. А потом я должна была идти на сцену и играть жену директора школы. Это действительно выглядело забавно. Театр был всегда переполнен, публика принимала спектакль с восторгом, а пресса не переставала писать о нашей постановке. Это было так радостно — иметь успех в Париже.

Кей Браун позвонила мне и рассказала историю Роберта Андерсона, драматурга, написавшего «Чай и сострадание . У него только что умерла жена от какой-то страшной формы рака. Она болела долго, тяжело. Он день за днем наблюдал, как она угасала. Его это чуть не убило. «Не уверена, что он захочет сохранить после этого свою жизнь, — сказала Кей. — Помоги ему. Я уговорю его полететь в Париж на премьер. Может быть, он опять вернется и к жизни, и к работе».

У него был ужасно тяжелый перелет через Атлантику: самолету пришлось возвращаться. Прибыл он как раз к премьере.

Мы стали большими друзьями. Я очень скоро поняла, что он не тот человек, который в состоянии сам справиться со своими бедами, и делала все, чтобы помочь ему. Он стал очень близок мне в те дни. Может быть, и я в этом нуждалась. Во всяком случае, я знала, что наша дружба важна для нас обоих. Приблизительно в то же время я впервые встретилась с Ларсом Шмидтом, шведом, как и я, который был продюсером многих спектаклей. Теперь в Париже шла его постановка пьесы Теннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше».

Он прекрасно помнит, как они встретились.

«В 1956 году мне удалось уговорить Питера Брука руководить постановкой «Кошки на раскаленной крыше». У меня была замечательная труппа, и мы завоевали большой успех. Тогда же, как раз перед рождеством, я услышал, что Ингрид Бергман, игравшая у Роберта Андерсона в его «Чае и сострадании», пришла посмотреть наш спектакль. Исполняя роль хозяина, я подошел к ней перед представлением.

— Мисс Бергман, вы бы не хотели вместе с Робертом выпить в антракте бокал шампанского?

— О, это было бы прекрасно. Большое спасибо.

Она восхитительно улыбнулась и вернулась на свое место.

Во время антракта с нами был мой старый друг — высокий, стройный, красивый швед по имени Густав, который был знаком с Ингрид раньше. Я бегал вокруг, наливая шампанское, наблюдая, чтобы всех хорошо обслужили. Вот так и узнал я мисс Бергман. Она была очень красива и очень снисходительна.

Через несколько недель в Париж прибыла Кей Браун. Она была агентом Ингрид и в то же время моим американским агентом.

— Смешно, — сказала она. — Два шведа живут в Париже и не знают друг друга! Вы даже остановились в одном отеле. Я займусь этим.

Итак, нас представили друг другу, и я пригласил Ингрид пообедать в маленьком ресторанчике «Кок д’Ор».

— Странно, что мы не виделись раньше, — сказала Ингрид, глядя на меня, когда мы сели.

— Но мы виделись раньше.

— Да? Где же?

— Вы приходили на мою постановку «Кошки на раскаленной крыше».

— Так это ваша постановка? Но, по-моему, я не встречалась с вами.

— Ну почему же, встречались. В антракте вы пили шампанское, а наливал вам его я.

— Вы? О боже! А я решила, что это был официант!

В тот вечер мы говорили о Швеции, говорили обо всем на свете. Но спустя несколько недель меня, как всегда, закрутила работа. Мы все еще жили в одном отеле, но она была занята, я был занят, и мы больше не встречались.

Однажды, вернувшись в очередной раз в Париж, я позвонил ей и сказал:

— Не хотите ли пойти со мной на ленч?

— Извините, ради бога. Но мне нужно побыть с детьми.

Я понял ее и решил взять с собой на ленч друга. Мы приехали в милый маленький ресторанчик в Булонском лесу, и первой, кого я увидел, была мисс Бергман. Она сидела за столиком, который расположился поближе к пруду, — романтическое местечко. Закончив ленч, я подошел к ней и сказал по-шведски — она была с Бобом Андерсоном:

— Так-то вы, мисс Бергман, сидите с детьми?

Она взглянула на меня и покраснела. Никогда раньше я не видел, чтобы кто-то так краснел. А потом она одарила меня своей божественной улыбкой. Вечером того же дня я позвонил ей снова. Лед был растоплен окончательно.