Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть

Потом меня перестали бить и велели сказать, с кем я ходил на цистерны и кто нас туда посылал. Мне обещали, что если скажу, то получу пинка и пойду домой. Я не мог им рассказать того, что они хотели, т. к. никто нас не подговаривал, мы сами подговорились. Агенты начали меня снова бить, а потом два раза вытаскивали меня в туалет и на каменном полу обливали меня холодной водой. Потом уже не помню, бил ли меня ещё и немец и выволакивали ли меня ещё в уборную.

В послеобеденное время меня занесли в подвал, потому что сам я не мог спуститься. В подвале было темно и чертовски холодно. У меня всё болело, лежать получалось только на животе. Кожа на боках и плечах была рассечена. Пальцами двигать не мог. Сразу заснул и проснулся только ночью. Через маленькое окошко был виден кусочек неба и были слышны крики. Слышал немецкие команды и какие-то крики по-итальянски. Влез на ведро, которое стояло под окном, и посмотрел во двор. В углу внутреннего двора стоял автофургон, а на капоте был размещён прожектор, направленный на группу людей. По военной форме я сразу узнал итальянцев. Ещё нескольких из них вывели из здания и подвели к группе стоящих во дворе. Потом немец в фуражке эсэсмана с черепом велел им раздеваться. Когда итальянцы отказались, окружавшие их немцы начали их бить и пинать. Итальянцы начали раздеваться, но одновременно с этим громко кричали, а некоторые плакали. Всю форму, обувь и плащи побросали в кучу, а голых итальянцев загнали в автофургон. Кто-то открыл ворота, и фургон выехал, а за ним на открытом вездеходе — эсэсовцы. Вслед за ними выехали ещё два мотоцикла с пулемётами на колясках. Во дворе остались двое эсэсовцев и кто-то в гражданском. Начали обыскивать одежду. Мне стало плохо, и я слез с ведра на землю. До утра уже не мог заснуть и ждал, что со мной сделают.

Следствия больше не было. На следующий день ко мне пришли ДВОЄ: высокий верзила и офицер СС. Наверху в комнате был какой-то высший офицер СД. Высокий верзила сказал, что Брудас им всё рассказал, что я должен подписать протокол, и меня отошлют на принудительные работы. Показали мне заполненный протокол, но не позволили прочитать. Мне было страшно подписывать, потому что я не знал, что подписываю. Это мог быть мой собственный смертный приговор.

Мне связали запястья и подвесили между двумя окнами — напротив двери. Высокий верзила, которого называли Адамским, подтянул шнур так высоко, что я пальцами ног еле касался пола. Так я висел от 20 до 30 минут. После этого потерял сознание, а когда снова открыл глаза, то увидел Адамского и того офицера. Они меня уже сняли с крюков и о чём-то между собой разговаривали.

Адамский сказал мне, что у меня есть выбор: или рассказать всё о бензине, или — если не расскажу — мне сегодня наваляют ещё раз. Дали мне час на размышления и отвели в подвал.

Мне было ясно, что кто-то стуканул наугад и что немцы мало что о нас знали. Если бы было по-другому, то мне бы уже рассказали, что знают.

Через час пришли ко мне, но уже не били. Адамский только сказал, что скоро понюхаю мокрый песок. Запихнули меня в машину и поехали в сторону яновской рогатки. За яновской рогаткой и за еврейским кладбищем уничтожали людей в групповых казнях и поодиночке. Если намечалось уничтожение, то украинская полиция предварительно выгоняла пастухов со скотом, а евреи, приведённые из трудового лагеря СС, [61] Имеется в виду Яновский концлагерь, который официально был лагерем принудительного труда, а реально совмещал функции лагеря смерти. копали ямы. Евреев отводили в сторону, а после казни они засыпали могилы. По дороге я немного молился, а немного осматривал людей и магазины.

За 200 метров перед въездом на улицу Яновскую машина резко повернула вправо, к тюремному дому на улице Казимировской. [62] Львовская тюрьма Бригидки, которая функционирует до сих пор (2012). Сейчас она стоит на улице Городоцкой, однако на тот момент Гродецкая (Городоцкая) начиналась на упомянутые 200 метров выше, на той же развилке, что и Яновская (Шевченко), а участок от Оперного и до этой развилки назывался тогда улицей Казимировской. Адамский вышел и позвонил. Открылись большие железные ворота, и машина въехала внутрь. Агенты помогли мне вылезти из кузова и отвели в комнату, где на дверях была размещена надпись «Канцелярия и камера хранения». Адамский вернул мне мои вещи, фотографии, портфель и электрическую лампочку.

Всё это, впрочем, тут же забрали у меня работники камеры хранения и по описи вложили в бумажный портфель. Какой-то старший начальник камеры хранения спросил ещё Адамского, нужно ли меня вписывать в книжку или я тоже пробуду только короткое время. Слышал, как Адамский ответил: «Не стоит вписывать — скоро мы его заберём». Потом Адамский вышел, а работники камеры хранения спросили, за что меня арестовали. Когда я им ответил, старший господин из камеры хранения сказал, что в таком случае и в самом деле нет надобности вписывать меня в книгу заключённых.

Потом охранники взяли меня под мышки и занесли в камеру на первом этаже в правом крыле здания. Когда открыли большим ключом двери камеры, в меня ударил такой смрад, как будто кто-то открыл туалетную выгребную яму. Охранник подозвал коменданта камеры и сказал ему найти для меня место, чтобы можно было лечь. Потом двери закрылись — я стал обычным заключённым.

Я находился в камере, которая называется «предвариловка». Оттуда только через несколько дней или недель переводят в камеру, в которой сидят уже до конца, то есть до смерти или до освобождения. Иногда оттуда вывозят в трудовой лагерь, такие лагеря называются концентрационными. Пока сплю на животе, потому что сзади вся кожа рассечена, а руки толстые, как мешки.

Половина заключённых — это уголовные преступники, которые сидят тут за грабежи в еврейском гетто, за владение оружием. Сидят тут также и малолетние злодеи, низовые, выдры и те, кто запрыгивал на вагоны. Несколько человек сидят за убийство. В основном это украинские крестьяне, которые убили кого-то топором, палкой или из обреза. Один сидит за браконьерство.

За владение оружием немцы карают смертной казнью. Редко делают исключения, даже для украинца. Мне показали копию просьбы, которую прислал в Гестапо один украинец, приговорённый к смерти. Приговорённый представил немцам своё прошлое и антисоветскую деятельность и просил, чтобы ему смертную казнь заменили на первую линию восточного фронта. Вскоре после доставки прошения в Гестапо этого желающего идти на восточный фронт расстреляли в коридоре в Бригидках. За такие дела, как наше, держат до года, а потом или выпускают, или уничтожают.

Размер камеры — 20 квадратных метров, а пребывают в ней 113 заключённых. Слышал, как заключённые вспоминали, что в январе в камере было 150 человек. В камере сидят вместе уголовные преступники, политические и люди, которых посадили вообще без причины. Комендантом камеры является уголовный рецидивист Сташек Малявский, а управляет он вместе со своими приятелями или подельниками с воли.