Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть

Последней погибла жена химика, и перед тем, как погонщики присыпали их землёй, один из них, Федька, снял с еврейки лифчик. Ошарашенным крестьянам сказал, что женщина отстирает кровь и получит полезную вещь.

Гауптштурмфюрер в тот день больше не выходил из дворца. Погонщики нам говорили, что он пил. Нас в тот день на поле не били и не гоняли. Вернулись мы тоже раньше, чем обычно, и по одному ходили смотреть на место, где лежали присыпанные песком евреи, расстрелянные сегодня утром.

Почти весь день работаем в поле, а вечером нас закрывают в охраняемом доме. Вокруг этого дома ходит вооружённый украинец с армейской собакой. Работа на прополке свёклы довольно тяжёлая, и норму выполнить трудно. Во время работы голландцы часто нас бьют. Нельзя ни минутки отдохнуть, иначе голландец тут же пинает по плечам, по бокам.

В одном из маленьких особняков имения размещена сельскохозяйственная школа гитлерюгенда. Это парни и девушки до 16 лет. Парни носят стилеты с чёрной или коричневой рукояткой. Нами, заключёнными, брезгуют и относятся к нам с презрением. Чаще всего работают на выделенных участках, но бывает и так, что работают вместе с нами. В таком случае им приказывают отзываться на наши обращения, а говорят они только по-немецки, хотя некоторым это не совсем удаётся. Среди них есть множество славянских детей, чьи родители приняли фолькслист. Однако есть среди них и дети райхсдойчей — сыновья и дочери немецких урядников, полицейских, военных. Как утверждает украинская придворная служба, парни и девушки спят друг с другом и состоят в гитлеровских временных браках.

Сегодня во время полевых работ имел место не встречавшийся до этого случай. Как обычно, во время работы Хелё лазил за нами и подгонял заключённых. В какой-то момент Хелё подошёл к группе работающих парней из гитлерюгенда и сказал им, что они лениво работают. Никто из них не ответил, но и никто не внял его замечанию. Тогда Хелё опять обратился к ним с обвинением, что они слишком медленно работают. На это кто-то из старших парней громко припомнил эсэсовцу, что его не для того поставили, чтобы надзирал на немцами, а лишь затем, чтобы наблюдал за работой заключённых. Хелё отругал парня, но тот не остался в долгу с ответом. С громким криком напомнил эсэсовцу, что член ГЮ является свободным человеком и не позволит, чтобы его кто-то унижал, и тем более не немец, а какой-то голландец.

Сразу после этого Хелё ушёл с поля и встал себе на меже. Курил одну сигарету за другой и держал нас в тот день до самой ночи, ещё долго после того, как ушла группа ГЮ.

Сегодня рано утром, ещё до того, как мы смогли выйти на завтрак, в дверях встали два немца с нашивками СД на манжетах рукавов. Огласили мою фамилию и фамилию Кайтка. Велели нам забрать свои вещи и быстро выходить. Во дворе стоял грузовик со знаками полиции, а возле неё толстый шеф и голландец Хелё. Нам обоим связали руки сзади и втолкнули в кузов.

Я заметил, что даже эсэсовцы из Угерска были удивлены таким поворотом дел. Грузовик выехал на шоссе, ведущее в Стрый. По приезде в города нас завезли не в тюрьму, а в совершенно другое место: в дом, который немного напоминал сарай, а немного — дирекцию полиции. Нас отвели вниз, в подвал. Там было несколько камер с открытыми дверьми. Нас впихнули в одно из этих помещений, а верёвки с нас сняли уже в камере. Кроме нас в камере был десяток других людей. Все были поляками. От них мы узнали, что все они ожидают расстрела. Некоторые из них были заложниками, а остальных привели из тюрьмы. Вечером нам в камеру прислали ксёндза, который сказал, что будет исповедовать желающих. По-моему, четверо заключённых исповедались. В камере нам дают хорошее питание, и в довольно большом количестве. Нам разрешили написать по одному письму семьям. Мне не особо есть кому писать, так что я и не тороплюсь.

В подвальном коридоре постоянно стоит один немец-полицейский с автоматом. За поясом у него торчат палочные гранаты и пистолет парабеллум. Нас тут не бьют и не пихают. Ведро с помоями нам выносить нельзя, это делают два украинца, одетые в чёрную форму. Когда нам подают еду или открывают двери для очистки ведра, в коридоре стоят, как минимум, трое немцев с автоматами, готовыми к стрельбе. Мне кажется, немцы боятся, что мы рискнём на них напасть.

Нас сейчас в камере двенадцать, места хватает всем. Спим на земле, потому что немцы боятся дать нам кровати. А то мы ещё кровати разберём и из ножек и рам сделаем оружие. В камере сейчас так же, как было во Львове в то время, когда забирали на расстрел. Одни молятся, другие играют в карты. Немцы играть не запрещают и позволяют держать карты.

Из этого всего ясно следует, что немцы обнаружили свою ошибку, сообщили об этом в стрыйское гестапо, и меня включили в транспорт на расстрел. Тут, в камере, это называется «чёрным транспортом». Некоторые из заключённых выписывают на стенах камеры свои фамилии и даты прибытия.

Сегодня в камеру привели украинца, который вместе с нами пойдёт на расстрел. Этот тип всё время ходит, как пьяный. Сначала, когда узнал, что находится среди одних поляков, залез в угол и не хотел с нами разговаривать. Потом, когда заключённые угостили его едой, он нам рассказал, за что его приговорили. Звать его Дмитрий Гречка и служил он перед этим в Вермахте, а потом в украинской полиции. Во время одной из казней он отказался стрелять в поляка, который был его школьным товарищем. Позже, вместе с группой других украинских националистов, взбунтовался и ушёл в лес. Немцы приказали взбунтовавшимся сложить оружие, но украинцы отказались, и начался бой. Часть украинцев погибла, других взяли живыми, среди них был Гречка. Немцы в тот же день созвали полевой суд и приговорили националистов к отправке в концлагерь, а Гречку — к смерти. Дмитрий считает, что его спасут приятели, которые занимают весомое положение. Кроме того, его родной брат работает в гестапо. Время от времени Гречка клянёт немцев жутким образом.

Вечером, когда мы должны были ложиться спать, двери отворились и кто-то подал Гречке посылку с продовольствием. В передаче было письмо к Гречке. Его приятели и брат пишут, что дело очень тяжкое и нет уверенности в том, что удастся его спасти. Теперь Гречка вообще упал духом. Не разговаривает с нами, только попросил у охранника бумагу для написания прошения, конверты и чернила. Через час получил это всё и теперь беспрерывно пишет. Когда мы ложились спать, Гречка всё ещё строчил. В камере свет горит всю ночь, так что писать можно хоть до упаду. Немцы оставляют свет, потому что хотят постоянно иметь нас на виду.