Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть

С самого утра Гречка получил две передачи, а раз его даже вызвали в коридор. Когда вернулся в камеру, то был бледен и руки его тряслись. Нам ничего не хочет говорить, но кажется, что его приятели не могут ему помочь. Наверное, печально умирать, особенно в обществе заключённых-поляков, которых ещё недавно Гречка бил и унижал.

Сразу после обеда в камеру зашёл офицер СД и устроил перекличку. Потом сказал нам, что в камере находятся только приговорённые к смерти, что приговор будет приведён в исполнение 1 октября. Уведомил нас, что завтра нас переведут в другое место, где мы будет пребывать аж до препровождения нас на экзекуцию. Потом сказал также, что приговоры выносит не он, а высшая власть, а утверждает губернатор. Офицер напомнил нам, чтобы мы спокойно вели себя во время перевозки и во время казни. Сказал, что не хочет быть вынужденным к жестокому обращению с нами в такую минуту и потому просит о спокойствии.

Один из заключённых сказал, что не воспользовался раньше возможностью и не исповедовался, так что теперь просит привести ксёндза. Офицер объяснил, что, к сожалению, не может удовлетворить просьбу, так как ксёндз также был заключённым, приведённым из тюрьмы в Стрые. Ксёндз был приговорён к смерти упрощённым судом и в тот же день, когда нас исповедал, казнён.

После выхода немцев из камеры люди ходили так, будто из них выкачали кровь. Один только пожилой господин плакал, но делал это тихонько, и это никому не мешало. Гречка сказал нам: «Ну, господа, тут на земле мы дрались между собой, а в земле будем все равны». Потом Гречка добавил ещё, что он не уверен, должны ли нас расстрелять 1 октября, как обещал офицер СД. Быть может, что как раз завтра нас отведут не в иное помещение, а сразу на исполнение приговоров. Вечером никто из нас не притронулся к ужину, а заснули мы только под утро. С тех пор, как нас предупредили о казни, в коридоре сидят уже несколько охранников, потому что слышно, как они между собой переговариваются.

Наверное, когда мы вчера утром вставали, никто из нас не подумал бы, что день закончится именно так. С утра нас довольно хорошо покормили и сказали собрать вещи. В камеру нам дали два ведра воды, рисовую щётку и метлу. Охранник сказал нам хорошо вымести и выдраить камеру. К полудню камера была чистенькой, а наши вещи — упакованными. Заключённые писали на стенах и играли в карты. Больше всех нервничал Гречка. Обед был такой же, как и всегда, только во время выдачи порции немцы тщательнее осматривали камеру и сказали нам по одному подходить к баняку. Мы съели немного супа, а остальное вылили в ведро. Немцы сегодня не выносили вёдер, и в камере воняло, как в сортире.

Около третьего часа пополудни мы услышали какой-то сдавленный крик, а сразу после этого как будто кто-то ударил по полу железом. Потом с минуту было тихо, и, наконец, мы услышали в коридоре человеческие голоса. Кто-то отворил двери, и увидели мы весьма дивную картину. Трое наших охранников были без оружия, а руки их были подняты над головами. За ними в камеру вошли трое солдат также в немецкой форме. В руках они держали автоматы, направленные на охранников. Немцев из СД отвели в угол камеры и приказали им лечь лицом на пол. Потом другие люди, тоже в немецкой форме, завели в камеру остальной персонал дома, в котором мы находились в заключении. Один из прибывших обратился к нам на польском языке и велел быстро выходить наверх. Сказал ещё, чтобы мы не обращали внимания на немецкую форму его товарищей — они были вынуждены так одеться, чтобы без риска добраться до города.

Объяснил, что партизанский отряд сопротивляющейся Польши даёт нам свободу и не даст нам погибнуть. И не успели мы выйти, тот же самый солдат, мне кажется, командир группы, сказал нам, что мы сейчас увидим партизанскую справедливость. Приказал всем разоружённым немцам усесться под стеной лицом к нам. Сосчитал персонал нашей тюрьмы. Их было пятнадцать. Командир партизан дал знак одному из своих людей, а тот снял с предохранителя небольшой пистолет и подошёл к охранникам СД. Он по очереди приставлял каждому из них пистолет к сердцу и стрелял. Потом сменил магазин в пистолете и положил остальных немцев. Остался ещё один, и тогда командир сказал, что заключённые могут его убить сами. Гречка взял у партизана пистолет и выстрелил последнему немцу в живот и в сердце. Некоторые немцы ещё были живы и корчились на полу. Партизаны вывели нас во двор, а оттуда — к воротам. Находившийся в воротах постовой в немецком мундире и каске стоял по стойке смирно. Перед воротами встали две немецкие машины. В одну посадили нас, заключённых, а в другой разместились одетые в немецкие мундиры партизаны. Последним сел постовой.

Машины тронулись с места, проехали без препятствий через город, а потом выехали на шоссе. Поняли лишь, что едем в направлении, противоположном от Львова. Машины ехали довольно быстро. Через час с небольшим грузовик подпрыгнул на неровном грунте, а потом поехал уже по мягкой местности, как будто по просёлочной дороге. Когда грузовик остановился, кто-то отвернул тент и приказал нам высаживаться. На поляне, тут же возле лесной дороги, стояли около пятидесяти людей, вооружённых и одетых частично по-немецки, частично в зелёную форму венгерских войск. Все были как будто в состоянии готовности, и было похоже, что ждали нас. Поприветствовали нас весьма сердечно, так что некоторые из заключённых даже всплакнули. Потом мы пошли с партизанами в глубь леса — в лагерь, который был от дороги удалён на 3–5 км. До вечера каждый из нас делал, что хотел, а к сумеркам нас собрали вместе и сказали рассесться вокруг костра.

Командир группы объяснил нам, что нас освободила партизанская группа, но характер группы такой, что не могут задержать никого из нас и мы обязаны как можно быстрее отсюда исчезнуть. Сказал также, что партизаны помогут нам укрыться от немцев. Потом командир разговаривал с каждым из нас индивидуально и расспрашивал про семейную ситуацию, о причинах ареста и приговора к смерти. Спрашивал также о роде занятий, образовании и знании языков.

Мне сказал, что я получу другую одежду и меня отвезут на железнодорожную станцию в каком-то из местечек на железнодорожной трассе между Стрыем и Львовом. После приезда во Львов я должен пойти в бюро Организации Тодта на улице Легионов [84] Сейчас (2012) — нечётная сторона пр. Свободы, та, что дальше от старого города. Чётная сторона проспекта, та, что ближе к старому городу называлась Гетьманской. Во время Австро-Венгерской империи и Второй Польской Республики нынешний проспект Свободы административно представлял собой не один проспект, а две улицы, идущие параллельно. Части проспекта часто переименовывались. Во время гитлеровской оккупации части назывались соответственно Музейная и Оперная. Затем в 1942 году они были объединены под названием Адольф Гитлер пляц, или Адольф Гитлер ринг, то есть трактовались не как две разные улицы, а как одна площадь. и заявить о желании вступить в эту организацию. Через два-три дня меня включат в эшелон, едущий в Томашув Мазовецкий, [85] Томашув-Мазовецкий (польск. Tomaszуw Mazowiecki) — город в Лодзинском воеводстве, в Томашувском повяте на реке Пилице. Не следует путать этот город с г. Томашув-Любельски. где размещается сборный пункт Организации Тодта. Фабрика, в которой размещён пункт, охраняется, но из неё можно сбежать.