Виктор Андриянов - Косыгин

Конечно, это касалось не только Энгельсского комбината. За первыми предприятиями, как за дивизиями прорыва, подтягивались другие.

За ходом советской реформы внимательно следили в США. Под эгидой экономической комиссии конгресса США даже вышло пятитомное исследование «Новые направления в советской экономике». Идеологи со Старой площади тут же роздали указания партийным газетам: дать господам отповедь! А сами книжки запрятали в спецхран.

…Май 1968 года — половина первой косыгинской пятилетки. Алексей Николаевич готовится выступить на большом экономическом совещании. По привычке обходится без стенографистки и без текстов, сработанных помощниками. Набрасывает тезисы выступления сам. Это подлинный документ, и потому я не буду его пересказывать, а приведу полностью. Чтобы Косыгин говорил с читателем без посредников.

«1. Передать приветствие ЦК и Совмина СССР.

2. Дать положительную оценку совещанию.

3. Не беру на себя ( здесь и далее выделено А. Н. Косыгиным. — В. А.) задачу ответить на все вопросы или подвести итоги дискуссии. Хочу выступить по отдельным вопросам, которые могут быть дискуссионными.

4. Экономическая политика определена XXIII съездом партии и из нее мы исходим во всех вопросах развития народного хозяйства страны.

а) Итоги развития страны за 2 г. 4 месяца, т. е. почти за половину пятилетки, свидетельствуют, что мы в целом выполняем задачи, поставлен(ные) XXIII съездом партии. За 2 года в среднем промышленная) продукция увеличилась на 9,4 %. В этом году, очевидно, промышленность даст рост продукции на 9 %, т. е. за три года объем производства возрастет примерно на 1/3 общего объема производства к 1965 году. Это неплохо.

б) Есть основания считать, что задания 5-ки будут выполнены.

в) Высокие темпы дают энергетика, химия, металлургия, машиностроение. Имеет место сближение роста «А» и «Б» (производство средств производства и потребления. — В. А.).

г) Усилено внимание к вопросам технического прогресса и интенсификации производства. Достигнуты качественные изменения в техническом уровне, за этот счет подняли производительность труда и эффективность общественного производства.

д) Впервые, пожалуй, вопросы экономических исследований стали занимать важное народнохозяйственное значение. Начало внедрения и творческой работы с новой экономической реформой. Основная масса работников промышленности стала другими глазами — глазами творческих экономистов смотреть на процессы производства.

Это очень важный фактор нашего движения вперед. Пожалуй, мы можем сказать, что только теперь у нас появились настоящие экономисты.

е) Экономическая реформа, принятая сентябрьским пленумом и XXIII съездом, является прогрессивным фактором, себя оправдала, но, как и другие крупные реформы, требует своего совершенств(ования) и над этим следует работать. Необходимо создать условия еще большей самостоятельности на заводах, фабриках, в главках, трестах и министерствах.

Мы будем над этим работать.

ж) Планированию — научную основу.

Требования к плану всегда были высокими. Однако подход к его составлению был различный, использовались в какой-то мере данные науки, статистика, экстраполяция, интуиция. А в порядке критики следует сказать, что научные разработки далеко не всегда являлись основой народнохоз(яйственного) плана.

Современная научно-техническая революция дает нам право сказать, что главным критерием для составления плана должно быть научно-техническое, экономическое основание.

План должен определять основные направления народного х(озяйст)ва, быть научно обоснованным, исходить из пропорционального развития х(озяйст)ва и отдельных отраслей, научно обоснованный районный разрез. План должен быть построен на материальных балансах. Сбалансированный план. Должно быть сбалансировано производство, потребление, денежное обращение.

План должен не сковывать инициативу, а, наоборот, обеспечивать ее расширение, дать простор творчеству. Это непростой вопрос.

Мы можем сказать, что отдельные руководители по-разному понимают план. Так, некоторые систематически требуют дополнительные права, а когда их даем, они их боятся, и просят принимать решения старого типа, с тем, чтобы за них прятаться и не быть ответственным. Это сила инерции прошлого».

Примечательно, что записка оканчивается именно этими словами. Инерция прошлого обладает огромной силой. Но пока она притаилась… Алексей Николаевич помечает в рабочем блокноте ближайшие задачи:

«а) Работа над планами 1969 и 1970 года.

б) Работа над пятилетним планом. 1971—75 г.».

В этом же мае Политбюро командирует Косыгина в Чехословакию. Среди тех, с кем планирует повидаться Косыгин, значится и Лубомир Штроугал, заместитель председателя правительства ЧССР.

«Ко мне пришли товарищи из Министерства внутренних дел и передали, что Косыгин был бы рад со мной встретиться», — рассказывает Штроугал в воспоминаниях о встречах с советским премьером, написанных по моей просьбе. Поразмыслив, Штроугал извинился перед Косыгиным за то, что не может принять его предложение. Чем объясняет он свое решение?

«Я рассуждал так: председатель правительства Олдржих Черник не только мой шеф, но и товарищ — мы разделяли программные и партийные установки. Но Черника к Косыгину почему-то не пригласили, а ехать одному я считал некорректно по отношению к Чернику. Конечно, Олдржиху об этом я даже не обмолвился».

Об этой не состоявшейся встрече в Карловых Варах Алексей Николаевич напомнил Штроугалу, когда в 1970 году они встретились с глазу на глаз.

«Лубомир Иосифович, — сказал он, — меня тогда, в 1968 году, очень огорчило то, что мы не встретились. Меня интересовала ваша экономическая реформа. Информация, которую мы получали о ней в СССР, не обязательно была цельной и объективной. Кое-что я не понимал и хотел попросить вас помочь разобраться. Правда, сейчас ситуация уже другая, но, несмотря на это, я думаю, что ряд тех идей имеет свое рациональное зерно и свою перспективу.

А что нас, и меня особенно, сдерживало, что вызвало у меня негативную реакцию, добавил Косыгин, это атмосфера вседозволенности, которую вы называли демократией. Когда все прошлое, включая то, что касалось СССР, отрицалось и высмеивалось. И мы в советском руководстве задавались вопросами, и я тоже, к чему все это приведет».

Этот разговор Штроугал воспринял как свидетельство того, что его собеседник симпатизирует определенным реформам, способен их оценить и понять. Но премьеру правительства ЧССР было ясно и другое: «Вся общественная атмосфера 1968 года, которую мы считали в определенной степени демократичной, отторгала Косыгина от высказываемых тогда идей. Он не мог дать им приоритет, дать возможность участия в дискуссии и реализации».