Виктор Андриянов - Косыгин

На совещании у Косыгина я, вопреки общему мнению, привел возражения. Мои оценки прозвучали словно гром с ясного неба. И началось: «цифры взяты с потолка», «по молодости Баталин не понимает, что к чему», «это — торги, а не государственная оценка», «строители играют в ведомственные игры»… Это еще самые «мягкие» заключения! Алексей Николаевич, также расстроившись, до резких слов не унизился, но был мною страшно недоволен. Он был сдержанный человек. Поэтому сказал, что Баталин — молодой, опыта у него в руководстве министерством нет, мыслить по- государственному пока не научился. Дал две или три недели и поручил мне вместе с представителями нефтяников и Госплана еще раз проверить все расчеты.

Я послал на трассу несколько групп производственников, сотрудников проектных институтов, которые поехали по районам. Там есть заболоченные места и горы. Я не сразу осознал, что нужно было ставить специальные устройства, чтобы гасить давление: гидравлический удар — и разорвет трубы. Нужны были станции понижения давления. Группы посмотрели все на месте, сделали прикидку. И уже по вторичной прикидке я подходил к проекту более осознанно. Каждый день, с утра до вечера, все варианты смотрели. На следующем совещании я Алексею Николаевичу сказал, что мы разобрались. Он провел тогда несколько совещаний, причем собирались мы не только в Кремле — у геологов, нефтяников, транспортников. В итоге Алексей Николаевич сам пришел к убеждению, что строить нефтепровод не надо. Нефтепровод в отличие, скажем, от машиностроительного завода перепрофилировать невозможно. Он призван качать нефть. И если вдруг возникнут форс-мажорные обстоятельства (не будет нефти, стихийные бедствия, международные осложнения и т. п.), то 5–6 миллиардов рублей и результаты труда сотен тысяч людей пойдут прахом. На одном из совещаний, которые проходили уже более спокойно, впервые прозвучала идея сооружения Байкало-Амурской магистрали с тем, чтобы вывести к ней нефтепровод из Тюменской области, поставлять дальше нефть в цистернах. Железная дорога могла обеспечить транспорт нефти в объеме 20–25 миллионов тонн в год. Совещания у Косыгина и заседания правительства подтвердили перспективность такого варианта. Будущая дорога виделась, конечно, не только «нефтяной». Она становилась новым центром освоения Восточной Сибири и Дальнего Востока.

— Вернемся к «мертвой» дороге, которая разделила живых…

— Ее строили при Сталине и бросили сразу после его смерти, за полтора-два года до завершения железки. И людей, получилось, угробили, и дела не сделали. В то время на дрезине можно было проехать по всей дороге. Лишь в отдельных местах дрезину приходилось переносить.

Эта дорога известна как 502-я стройка. А с Игарки шла 501-я. На каждой из них было по 50 тысяч заключенных…

Достроить ее можно было за полтора года, и была бы дорога на Игарку, Норильск. И в этом случае началось бы масштабное освоение Севера, страна сберегла бы многие миллиарды рублей. Полноценных, а вовсе не деревянных. Конечно, лагеря надо было закрывать, но для того, чтобы достроить дорогу, можно было найти другие решения.

Над «мертвой» дорогой от Надыма до Медвежьего и дальше в сторону Уренгоя мы летели с Косыгиным в 1973 году. В вертолете еще были Лалаянц, заместитель председателя Госплана, Дымшиц, председатель Госплана Байбаков, министры Щербина, Оруджев.

Часть «сталинской дороги», которую восстановили строители, помогла освоить Надым и Медвежье. Была идея — дать жизнь всей «мертвой» дороге. Вертолет летел над трассой, и я рассказывал премьеру, что здесь было, что можно сделать, восстановив дорогу.

Мы сидели с Косыгиным у одного иллюминатора, и я показывал: «Вот здесь ровная местность, почти нет пересечений». — «А от Надыма к Салехарду?» — «Там сплошные пересечения. Огромное количество речек, ручьев… Если проложить трубопровод, здесь вечная мерзлота и размывы, мы не сможем обеспечить устойчивое положение газопровода».

На Медвежьем месторождении, у первой установки, которую ввели в 72-м году, вертолет приземлился. Во время этой поездки Косыгин планировал посмотреть газовый север. И обязательно хотел побывать на промысле.

Когда летели над трассой, Косыгин ответил на мое предложение: «В чем же вопрос? Раз вы считаете, что надо восстанавливать дорогу, восстанавливайте». — «Очень важно, чтобы Вы убедились, что это надо делать». «Считайте, что я убедился». — «Но этого мало. Рельсы надо, шпалы надо, крепления, стрелочные переводы. Надо, чтобы это все в планах было». — «Понятно. Хорошо, хорошо».

И мы эту дорогу восстановили, потом продолжили ее до Уренгоя, а это позволило на 3–4 года приблизить пуск Уренгойского месторождения. Минтрансстрой пришел железной дорогой к Уренгою позже. А иначе как? От Надыма до Уренгоя 250 километров! На такое расстояние перевезти миллионы тонн грузов было бы невозможно. За короткий зимний период это было сделать нельзя. Восстановили дорогу: Алексей Николаевич дал толчок.

— Юрий Петрович, освоение Западной Сибири было бы невозможно без блочной технологии. Это ваша разработка. Вас поддержали Дымшиц, Щербина, Косыгин.

— Прилетели мы на Медвежье, поехали на первую установку, которую мы там ввели. Для тех, кто не бывал на промыслах, надо пояснить, что газоприемный пункт — это по сути целый завод.

Там было много блочных комплектов. У нас там все хорошо, чисто, аккуратно. У Косыгина верх похвалы было: «Чистенько, чистенько!» Были еще Дымшиц и Щербина. Они меня пропустили вперед. Я докладываю Алексею Николаевичу, а они идут сзади. Прошли по одному цеху, другому. Он обо всем расспрашивает, интересуется. Я хорошо знал технологию, все ему рассказывал.

— Сколько же времени ушло на строительство? — спросил Косыгин. Я ответил, что установку начали монтировать в декабре 1971 года и ввели в эксплуатацию 8 апреля 1972 года.

— Как?! — удивился он.

Я отвечаю, что мы ввели объект в строй за четыре с половиной месяца. В 5,8 раза быстрее нормативного срока. И при этом от сметной стоимости объекта сэкономили более чем 19 процентов.

Остановились. Косыгин подождал, пока подойдут Дымшиц и Щербина, и говорит: «Товарищ Баталин утверждает, что все эти цеха построены за четыре с половиной месяца».

«Да-да, Алексей Николаевич!» — ответили в голос Щербина и Дымшиц.

Косыгин головой покачал: «Да, удивительно!»

С его стороны, конечно, было не очень тактично ставить под сомнение мои слова. Он, видимо, это почувствовал и сказал: «Давайте поподробнее расскажите, как вы этого добились». Тогда с энтузиазмом я начал рассказывать про комплектно-блочный метод. Он сказал: «Надо же развивать этот метод!» Я ответил: «Да, Алексей Николаевич, надо развивать, идеология у нас такая-то».