Пётр Киле - Дневник дерзаний и тревог

Мы же, освободившись от диктата церкви и религии, этой свободы самоутвеждения личности не обрели, по многим причинам, и именно в сфере творчества и жизнетворчества по законам красоты. В 60-е годы XX века, когда эстетизм впервые после 30-х годов отчетливо вновь проявил себя в жизни и искусстве, интеллигенция с ее неприятием или приятием власти и ее идеологии, как встарь, вновь вступила на путь морализма (диссидентства, политиканства, богоискательства), доведя сегодня свои искания до абсурда – самоуничижения и самоуничтожения.

Разъедающая ее душу моральность обернулась для нее ядом и разрушительной силой для великого государства, разумеется, не без воздействия внешних сил. Трагедия Греции повторилась в трагедии России. Ренессанс не идиллия, не просто жизнерадостность и вдохновение, а и высочайшая драма человеческого бытия, что греки представили через трагический миф, обретший форму трагедии. Что художники и мыслители эпохи Врзрождения так или иначе пережили величайшие драмы и трагедии, о том достаточно свидетельств. Да и о чем драмы Шекспира?

Если наша история, особенно в XX веке, столь трагична, то в этом не наша слабость и убожество, как пытаются поучать нас новоявленные моралисты от политики и журналистики (из областей, где истина никогда не обитала), а наша сила, наше величие. Высокая трагедия на сцене или в жизни приводит к катарсису, и человек обретает новое зрение, словно впервые после долгой болезни увидел небо, лес, солнце, всю красоту мироздания.

1993-1994

P.S. (30 октября 2011 года). Эссе «Трагедия России как эстетический феномен» написано в 90-е годы XX века, в пору распада СССР, всеобщего смятенья и торжества тех, кто радовался обретенной свободе. В эссе, вопреки всему, что творилось вокруг, я открыл нечто удивительное: Ренессанс в России не просто идея, а факт, историческая реальность, возникшая, как город на Неве, по воле и программе Петра Великого. Эссе не было опубликовано, по недоразумению, что заставило меня серьезней отнестись к делу и написать книгу эссе «Ренессанс в России», отрывки из которой напечатаны в журнале «Нева» (2003, № 5). Книга эссе не издана до сих пор, но выложенная на сайте Эпоха Возрождения, с серией новых статей, за последние пять лет стала учебным материалом для школьников и студентов.

Ныне вижу, что эссе «Трагедия России как эстетический феномен», легшее в основу книги «Ренессанс в России», имеет самостоятельное значение и сохраняет актуальность, будто оно написано сегодня.

9 января 2006 года.

Так, в ходе работы над эссе «Трагедия России, как эстетический феномен» я пришел к открытию Ренессанса в России, величайшего явления в развитии национальной истории и культуры, до сих пор не осознанного нами. Закончив эссе, я испытал необычное чувство свершения: что-то свершилось важное - в моей жизни или в мире? Что-то произошло. Такого еще не бывало. Это было похоже на катарсис, о котором говорили древние.

Несколько неудачных попыток опубликовать эссе «Трагедия России, как эстетический феномен», в последнем случае, по моей вине, заставило меня серьезнее отнестись к делу, и я написал книгу эссе «Ренессанс в России» .

С открытием Ренессанса в России я заинтересовался прежде всего эпохой Петра Великого. Бездна материала! Я задумал написать роман, как некогда Лев Толстой, который затем остановился на эпохе Отечественной войны 1812 года. Первое и основное затруднение - это язык эпохи, совершенно невозможный для воспроизведения, в основе своей сугубо поэтический, и тут я нашел самое простое решение: писать не роман, а драму в стихах, - шекспировская форма соответствовала эпохе преобразований царя-реформатора, поскольку сама была порождением английского Возрождения.

Я решил создать не хронику из национальной истории, как Шекспир, а мировую драму, поскольку герой, его деяния и празднества, невиданные на Руси, с участием богов Греции то в виде изваяний, то в виде ряженых, требовали всеобъемлющей формы. Я вывел на сцену Хор женщин в масках, которые играли в зависимости от событий то ведьм, то муз, то вакханок, поскольку и Дионис принимал участие в празднествах царя... В шекспировской форме проступили элементы античной трагедии.

В это время был снят фильм, основанный на материале романа Дмитрия Мережковского о Петре 1 и царевиче Алексее, в котором главным героем оказывается не царь-реформатор, а его ничтожный сын, что отвечало духу времени, но не исторической правде. Если Петра 1 православные еще могли принимать за Антихриста, то царевич Алексей никак не мог воплощать Христа.

Вообще Мережковский довольно свободно обращается с известными историкам фактами. Основная версия его романа основана на подметном письме, в ложности которого давно убедились историки. Его роман начинается с празднества в честь античной гостьи Венеры, по представлению христиан, белой дьяволицы; на этом празднестве царевич Алексей не мог присутствовать, он умер к тому времени, скорее всего не вынеся пыток, обычной формы дознания того времени во всех цивилизованных странах.

Петр I не остановился бы перед публичной казнью изменника, поскольку он уже не считал его за сына. Но создатели фильма, зациклившись на жестокостях царя Петра, менее всего заботились об исторической правде. Им, очевидно, трудно представить, что царь-реформатор - зачинатель Ренессанса в России.

Неожиданный переход от прозы к драме в стихах, очевидно, был неслучайным, меня вновь потянуло к стихам - на исходе, казалось, жизни и в эпоху, самую неблагоприятную для лирики. Неудивительно, стихи оказались особой тональности и формы. Как видно, трагедии как миросозерцанию и жанру сопутствуют сонеты.

Работа над трагедией «Державный мастер» шла интенсивно, время уходило лишь на изучение исторического материала, что оказалось затруднено для меня из-за пожара в Доме писателя, пострадала библиотека, книги были связаны, а через год-два куда-то увезены; ныне богатейшей писательской библиотеки практически не существует, в чем, как в капле воды, отразилось наше время.

Разговорная речь в эпоху Петра, я думаю, вполне выражала все, звучала просто и ясно, но письменная речь с церковнославянскими оборотами несет в себе такую затрудненность в выражении мыслей, что ужас. Лишь отказавшись от церковнославянского, не без помощи немецкого и французского, русские заговорили по-русски и овладели русской письменной речью?! Боже! Солунские братья в самом деле сыграли с нами злую шутку.

Вообще, кроме архаики, неразвитости языка, Петр, верно, затруднялся выражать свои мысли и чувства, свои представления и цели, которые находили на него, как озарения. Из состояния немоты или непонимания он выходил двояким способом. Сам брался за все, практически осваивая знания, каких требовал от своих сподвижников и подданных. Всякое учение и труд, по существу, для него были неким священнодействием, посвящением в таинства рождения человека, вещи, мастера, корабля.