Игорь Кон - 80 лет одиночества

– Я вас видел в программе «Взгляд».

– Очень приятно.

– А как вы относитесь к тому, что эту программу закрыли?

– Резко отрицательно, это доказывает, что власти боятся гласности.

– Я тоже так думаю, – сказал солдатик, и этот разговор на государственной границе показал мне, что гласность необратима.

Даже «Правда» в то время понимала необходимость сексуальной культуры. Критикуя захлестнувший страну поток дешевой эротики, газета писала:

«А где толковые выступления современных специалистов по этой тончайшей и сложнейшей проблематике? Выделяется Игорь Кон. Когда его материалы появляются в “Семье” или “Неделе”, в тех же “Собеседнике” или “Московском комсомольце”, это для читателя всегда событие. Но одному автору нести такую ношу нелегко. Многие же другие наши сексологи, выступающие в печати, пока уровнем гораздо ниже» [59].

Самыми важными и социально острыми были две темы: аборты и профилактика ВИЧ.

Психологически поворотным пунктом в изменении общественного мнения в вопросе об абортах и контрацепции послужила телепередача известного американского тележурналиста Фила Донахью совместно с Владимиром Познером. Донахью приехал в Советский Союз в первый период перестройки, на рубеже 1986 и 1987 гг., буквально в канун провозглашения гласности, и одна из его передач была посвящена встрече с семьями. Центральное телевидение пригласило меня на эту встречу в качестве эксперта: «Что там будет – мы сами не знаем, но вдруг вам захочется что-то сказать?» Я приехал на телестудию с твердым решением ничего не говорить, а только смотреть и слушать, чтобы лишний раз убедиться, как американцев (и нас вместе с ними) будут дурить: не может быть, чтобы люди на ТВ говорили правду, а потом ее показывали всему свету!

Вначале люди действительно, в основном, повторяли официальные, казенные слова, но постепенно расшевелились, оттаяли и стали говорить более откровенно. Зато как только Донахью задал вопрос об абортах и контрацепции, наступило долгое мертвое молчание. Когда же одна женщина наконец подняла руку и обрадованный Донахью подошел к ней, она раздраженно заявила ему: «Почему вы задаете такие мелкие и незначительные вопросы?! Давайте лучше говорить о моральных идеалах и воспитании наших детей!» (Эта реплика в передачу не вошла.) Донахью был явно озадачен, а я подумал: «Может быть, советское телевидение пригласило меня для того, чтобы я сказал, что мы на самом деле отсталая страна, но начинаем это понимать?»

Так я и сделал, сказав, что у нас не принято публично говорить на эти темы, что население контрацептивно невежественно и потому предпочитает аборты пилюлям, что сами контрацептивы дефицитны и т. д. Одна из советских участниц передачи, работавшая в аптеке, тут же поспешила меня опровергнуть: все противозачаточные средства в аптеках есть, спрос на них полностью удовлетворяется! Я мог бы сказать гораздо больше: у меня в памяти были только что опубликованные цифры о внебольничных абортах, и я знал, что американское телевидение – лучший канал для информирования советского правительства. Но я боялся «перебрать» – ведь гласность только-только начиналась…

Сразу же после записи передачи в холле телестудии Останкино меня обступила толпа встревоженных москвичек с расширенными от удивления и ужаса глазами: «Как, вы полагаете, что пилюли лучше абортов? Но ведь вы не врач, а все знают, что от пилюль бывает рак и прочие неприятности?» Без американской телекамеры я, разумеется, сказал этим бедным женщинам, что я думаю о невежественных врачах и о Минздраве, а сам приготовился к неприятностям: это ведь действительно не моя область… В ту ночь я долго не мог заснуть и горько плакал от собственного бессилия, что не могу помочь этим красивым молодым женщинам.

Программа Донахью была показана по первой программе Центрального телевидения, ее смотрели буквально все. В первые дни до меня доходили в основном неблагоприятные отзывы: «И чего этот Кон лезет не в свое дело? Что он понимает в контрацепции?!» Но свое веское слово сказали демографы. В начале 1987 г. проблеме абортов и контрацепции был посвящен круглый стол в журнале «Работница». Консервативные медики вначале пытались защищать свои прежние позиции, но М. С. Бедный и М. С. Тольц прижали их к стене неопровержимыми фактами, а редакция подготовила целую подборку страшных писем своих читательниц. Заместитель министра здравоохранения А. А. Баранов вынужден был признать, что положение с абортами и контрацепцией в стране критическое, и профессора-гинекологи не могли с ним не согласиться. Все эти материалы редакция не только опубликовала, но и передала Р. М. Горбачевой, и, по слухам, М. С. Горбачев лично поручил новому министру здравоохранения Е. Н. Чазову принять самые срочные меры для охраны здоровья беременных женщин.

Одной из главных своих публикаций я считаю данное Алле Аловой интервью («Огонек», 1988), где впервые в советской печати освещались социально-психологические аспекты эпидемии и профилактики ВИЧ-инфекции.

Отвечая на вопросы журналистки, я сказал, что меня крайне беспокоят «настойчивые разговоры о группах риска. Мы как бы отгородились от проблемы СПИДа этими группами: мол, СПИД – это там, у них, за непроницаемой стеной, а тут у нас все спокойно. Но стены нет, группы риска обитают не на Луне, а здесь, среди нас. И, простите, половой жизнью живут не только группы риска. Вполне добропорядочные люди тоже занимаются сексом, и не только со своими супругами, хотя бы потому, что не у всех есть семьи… Опасность заразиться СПИДом уже давно вышла из “резерваций” групп риска… Зоной риска стал вообще секс. И внебрачные, и добрачные, и даже брачные связи».

Но секс как таковой устранить нельзя. На опыте борьбы американской армии с венерическими заболеваниями были показаны преимущества «оппортунистической» тактики перед «радикальным» требованием воздерживаться от случайных сексуальных связей, объяснялось, что эффективное использование презервативов зависит не только от их наличия и качества, но и от общей сексуальной культуры населения. Это были элементарные вещи, но в советской печати они сообщались впервые. Страна предупреждалась также об опасности морализации и спидофобии:

В XIX веке сифилис был не опаснее, чем туберкулез. Однако отношение к больным сифилисом и к больным туберкулезом было разное. В случае туберкулеза инфекция порождала страх, но сами больные вызывали сочувствие. В случае венерического заболевания, поскольку оно было связано с нарушением религиозных и моральных запретов, отвращение и страх перед болезнью переносились на жертву. Конец ХХ века – вроде бы совсем иное отношение к сексу, совсем другие моральные критерии, но по отношению к больным СПИДом люди снова превращаются в беспощадных моралистов, в средневековых инквизиторов…