Сергей Яров - Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.

Помощь больным и истощенным членам семей являлась самой важной в дни блокадной зимы. Поскольку своими силами поддержать их было трудно, пытались устроить их в госпитали и стационары. Задача эта была нелегкой: все лечебные учреждения оказались переполнены. Использовались разные пути. Кого-то удавалось устроить в госпиталь или больницу при содействии родных, работавших там или имевших необходимые «связи» [971] См.: Глинка В. М. Блокада. С. 178. В дневнике В. Инбер за 2 января 1942 г. имеется запись об одном ее знакомом, который «пришел просить, чтобы его голодающую жену положили в больницу и, прося за нее, потерял сознание от голода». Через полчаса он умер в приемном покое (Инбер В. Почти три года. С. 173). См. также: Микиртичан Г. Л. Роль Ленинградского педиатрического института в спасении жизни детей в годы войны и блокады. 1941–1945 гг. // Женщины и война. С. 185; 900 блокадных дней. С. 23. , кто-то решался на крайнюю меру – «подбрасывал» своих родственников к дверям больниц, надеясь, что их примут в любом случае. Не всегда это получалось. В воспоминаниях Б. Михайлова есть рассказ о том, как одна из женщин, чей ребенок умирал, принесла его к госпиталю и хотела убежать: «…Ее поймали, дали хлеба, каши, и… ребенка, а на прощанье обещали подкармливать» [972] Михайлов Б. На дне войны и блокады. С. 78. . Реплика матери Б. Михайлова, сообщившей ему об этом случае — «повезло ей» – показывает, что такие истории едва ли всегда заканчивались благополучно.

В то «смертное время» иногда ослабевших людей выпроваживали из заводских проходных, магазинов, аптек, учреждений, куда они заходили погреться – опасаясь, что они могут здесь же умереть. Едва ли отношение к подброшенным «дистрофикам» в переполненных больницах могло быть всегда доброжелательным. «Я не слышал, чтобы медики не оказывали такому человеку помощь», – вспоминал А. Нейштадт [973] Воспоминания А. Нейштадта. Цит. по: Микиртичан Г. Л. Роль Ленинградского педиатрического института в спасении жизни детей в годы войны и блокады. С. 185. О помощи в устройстве ослабевших родственников в больницы и стационары см. также: Назимов И. В. Дневник // Будни подвига. С. 125; Макогоненко Г. Письма с дороги // Вспоминая Ольгу Берггольц. Л., 1979. С. 132. . Но прибегали к этому приему все же редко, обычно в том случае, если иного выхода не было. Опасались, что такого больного могут быстрее обидеть, даже оскорбить, не оказать вовремя поддержку, отказать в должном уходе – а что мог требовать он сам, беспомощный и умиравший?

Часто больные дойти до стационара или госпиталя не могли. Вели и везли их туда нередко на санках родные, и замерзшие, изможденные, вдвоем или втроем: путь был долгим [974] Волкова Л. А. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 79; Друскин Я. С. Дневники. СПб., 1999. С. 134; Разумовский Л. Дети блокады. С. 35; Из дневника Галько Леонида Павловича. С. 517 (Запись 18 января 1942 г.). См. также запись в дневнике В. Инбер 2 января 1942 г.: «Две женщины вели третью к нам в больницу рожать… Две женщины… везли на салазках пожилого человека… Две женщины… ведут под руки дистрофика» ( Инбер В. Почти три года. С. 170–171). . Но и санки были не у всех. В. Тихомирова вспоминала, как тетя везла ее мать, когда та стала совсем немощной: «Посадила ее на коврик, стянула вниз по лестнице и потом на коврике же ползком дотянула до больницы» [975] Разумовский Л. Дети блокады. С. 60. .

Больница являлась последней надеждой отчаявшихся людей, которые, конечно, не питали иллюзий относительно судьбы тех, кто рисковал здесь остаться без присмотра родных. Лекарств было мало, скудных порций не хватало для «усиленного питания», врачи и санитары не успевали оказывать необходимую помощь каждому, а иногда и не хотели этого делать. Невозможно было всех разместить в палатах или дать отдельную койку, нельзя было заглушить страшные стоны и крики умиравших людей. Присущий человеческой этике обычай посещения больных родными и близкими в дни блокады стал условием их выживания [976] О посещении родственников в больницах и стационарах см.: Память о блокаде. С. 108; Соловьева Э. Судьба была выжить. С. 217; Разумовский Л. Дети блокады. С. 53, 58. .

Приходилось превозмогать все: слабость, голод, холод, страх бомбежек. «Идти было трудно, я часто падала и подолгу лежала. Падала, вставала, снова падала, снова шла» – таков был путь в госпиталь к матери С. Магаевой [977] Магаева С. Ленинградская блокада. С. 51. .

В тех случаях, когда не удавалось поместить больных в лечебницах, о них заботились родственники. Многое при этом приходилось преодолевать – страх, жадность, раздражение, усталость и, скажем прямо, отвращение. Л. М. Александрова вспоминала об умиравшей бабушке: она звала на помощь, но дети, оставшиеся одни в квартире, боялись к ней подойти [978] Александрова Л. М. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 14. . Р. Малкова не могла заставить себя помочь бабушке без окриков матери: «Я ужаснулась… столько было вшей, что нельзя описать» [979] Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой. С. 224. . Такие случаи, правда, были редки, за жизнь родных обычно боролись до конца. Больных мыли, кормили, иногда и «с ложечки», переодевали, делали для них по рецептам настои и отвары, искали на рынках и в магазинах продукты, в которых они особенно нуждались [980] Ленинград в осаде. С. 195; Н. П. Заветновская – Т. В. Заветновской февраля 1942 г.: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 31; Коган Л. Р. Дневник: ОР РНБ. Ф. 1035. Д. 1. Л. 1); Конашевич В. Из записей художника // Художники города-фронта. С. 167. . Даже вызов врача на дом требовал чрезмерных усилий – приходилось стоять в огромных очередях в поликлиниках, с трудом удавалось преодолевать и короткие расстояния. Когда люди становились беспомощными (не вставали с постели и родители и дети), родственники, если это удавалось, брали их жить к себе. Когда родители погибали, родственники помогали устраивать их детей в детдом, или оставляли в своей семье [981] Пето О. Р. Дневник розыска пропавших в блокаду: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 52/2. Л. 61; Алексеев В. В. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 31; Каменецкий Я., Иванов К. Триста шестьдесят седьмая // Дети города-героя. С. 160. . Рассказы о том, как умиравшие люди согревали своим телом замерзавших детей, передавались десятками очевидцев блокады [982] См. выступление председателя Ленгорисполкома П. С. Попкова на заседании Ленинградского ГК ВКП(б) 9 января 1942 г.: «В… Кировском районе мы имеем такие факты. Мать умерла, похоронили. Осталась старуха, у которой после дочери остались двое детей. Старуха больна, встать не может. Обнаружили, что она лежит и своим телом согревает двух ребят» (Ленинград в осаде. С. 282). .

Отношения между родными не всегда являлись ровными. Обиды и ссоры омрачали их и задолго до начала блокады. Возможно, они сказались и в «смертное время», хотя, встречая примеры жестокости и черствости среди родных, почти невозможно отделить здесь стародавнюю личную неприязнь от последствий голодовок. Но и в блокадном кошмаре сострадание и боль при виде несчастий близких, какие бы ни питали к ним чувства, нередко брали верх над отчуждением, злорадством, презрением – может быть, и не сразу и не в полной мере. «Однажды, поздно вечером», – вспоминал Л. Ратнер, – «Гришенька [его двухлетний брат. – С. Я.] стал плакать от голода…Но дома не было ни крошки, ничего… Мать тогда сказала мне: „Сходи… попроси у них [ее сестры. – С. Я.] кусочек хлеба до завтра…" В ответ на мою просьбу тетя Ира закричала: „Она всю жизнь с меня тянет! Нет у меня хлеба. Уходи!"» [983] Ратнер Л. Вы живы в памяти моей. С. 144. .