Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

А утром 18 марта тут всё вдруг изменилось.

По коридору бегали начальники, эти небожители — как заурядные малооплачиваемые редакторы. Невыспавшиеся, дурно пахнущие без утреннего душа — примчались на работу непривычно рано, надев, что попало под руку, даже зубы не почистив. А теперь скакали из одного кабинета в другой и «проводили совещания». Грызлись друг с другом, орали на подчинённых, шарахались от звонков с незнакомых номеров. И «проводили совещания». Бесконечные совещания.

А когда услышали про пикет левых движений у Останкино, начался хаос и паника.

— Что??? Когда же? Уже идут? — кричали друг другу прибавившие в скоростях небожители, вылетая из одного и влетая в другой кабинет.

Они очень боялись. Они не хотели умирать. Они ждали штурма Останкино. Серьёзно!

— Около метро ВДНХ видели большую группу вооружённых людей. Скоро они будут здесь!

— Вот-вот нагрянут Касьянов (?-!) и Каспаров (?-!) со своими боевиками (?-!).

— Надо звонить в Кремль и просить подмоги!

— Уже стреляют? Жертв будет много!

— Штурм будет как в 93-м!

— А Белый дом ещё не взяли?

— Можно отступать через 16-й подъезд…

В это трудно поверить, но так и было — рассказывали видевшие этих людей коллеги. Паника и хаос продолжались всего двадцать минут. И ещё столько же начальники не могли успокоиться и поверить, что пикет у Останкино был стихийной акций, а не спланированным иностранными спецслужбами эпизодом начавшейся в России «цветной революции». И наша забастовка в редакции на 13-м этаже — не отвлекающий от эпицентра массовых беспорядков манёвр.

Когда Олег стал открывать дверь, какой-то человек с грузной фигурой быстро просунул в образовавшуюся щель какую-то бумажку.

Я вначале ничего не понял — в этот момент общался по телефону с одним из коллег. Оказалось, это и есть гендиректор ФГУП «ТТЦ «Останкино» Михаил Шубин, а бумажка — написанная от руки расписка в том, что он, как официальное лицо, не имеет к нам ни финансовых, ни юридических претензий за произошедшее. Об этом Олег с ним договорился.

— А Мирзоеву общение с журналистами важнее, чем с нами, да? — жалобно прокомментировал мой телефонный разговор человек, которому нравится, когда его за глаза называют «Хозяин Останкино». — Можно, Вы отключите пока мобильные, мы обсудим кое-что, а потом — сами решайте? Пожалуйста, а?

Выходим.

Рядом с Шубиным стоит главный останкинский милиционер — Евгений Поповичев. В форме. И ещё какие-то люди — в штатском. Коридор на 13-м этаже пуст, но в самом его конце, у лестничной площадки, столпились какие-то люди и с интересом смотрят в нашу сторону. Значит, эвакуацию здания, даже этажа не проводили. Или же проводили, но как всегда .

Но больше всего мне запомнился другой человек из встречающих. Обычный работяга, с простой внешностью россиянина, зарплата которого уже многие годы не намерена наполнять московскую продовольственную корзину. Ещё его вид говорил: дети у него взрослые, да к тому же не родные, жена вечно пилит; одна радость в жизни: бутылочка пива — вечером, и дачка — летом.

Его я увидел последним — он стоял позади всех. И когда мы направились к лифту, человек этот шёл впереди, но пятясь задом — сохраняя дистанцию в три метра, не сводя с нас пристального взгляда. Особо он уделял внимание мне — прямо в глаза впился. Помню эту сцену, словно смотрю замедленную съёмку.

На нём была куртка пожарного; специальная каска на голове. И ещё брандспойт в руках — массивный, блестящий. Крепко сжимал он этот металлический наконечник, направив в нашу с Олегом сторону, как обрез: на кого из нас двоих смотрел — на того и наводил. А вот другой железный конец шланга, подсоединённого к брандспойту, валялся у человека в ногах, волочился, одинокий, пустой, жалобный, за ним по полу.

Да. Лицо этого человека выражало крайний испуг. Но и крайнюю монументальную серьёзность — как у натурщика, с которого скульптор высекает памятник. И ещё одну мысль — «Ну, приказали, вот я и пошёл!» Однако в тоже время чувствовалось — со страха он готов совершить подвиг. Если скажут. Прикажут. С таким лицом и совершают героические поступки.

Наверное, он собирался тушить нас одним своим видом! От этой мысли мне стало смешно, я пытался это скрыть и так и не узнал, кем он был — может пожарный, а может особенный сотрудник ТТЦ. Даже имени его спросить не успел…

— Сегодня весна наступила. А вы тут…

Напротив нас сидел Поповичев и люди в штатском. Во главе огромного прямоугольного стола — Шубин. А мы — справа от него: я рядом с ним, Олег — подальше.

Здесь всё было большое.

Кабинет у гендиректора ФГУП «ТТЦ «Останкино» чрезвычайно просторный. Тут поместились бы три очень больших начальника или целый ньюсрум федерального телеканала.

И кресло у гендиректора ФГУП «ТТЦ «Останкино» огромное, пропорциональное помещению. Оказавшись в нём, Шубин стал вести себя соразмерно — потихоньку приходил в себя. Родные стены.

Принесли чай.

— Вот какая погода на улице, — повторил сообщение хозяин кабинета. — Солнышко! Тепло. Первый настоящий весенний день. А вы тут…

— А мы тут свои права защищаем! — начал я.

— Ну, ладно, ладно. Вот чаю выпейте. Печенье не хотите?

— У меня голодовка. А курить тут можно?

— Конечно. Конечно, — он заулыбался и кокетливо пододвинул ко мне пепельницу. — Вам можно.

Шубин чего-то он нас хотел и пытался с нами договориться по-хорошему.

— Мы же видим — вы нормальные парни. Давайте сделаем так — забудьте про вашу акцию! Про бензин, про самосожжение.

— То есть? — удивился Олег. — Мы же сказали, что бензина у нас нет.

— Да, да. Конечно. Я не об этом. Ммм… Это самое. Эээ… Вы же нас подставили! Мы — ТТЦ — посторонние в вашем споре с Первым каналом.

Тут Олег влез с этим человеком в ненужный спор. Стал рассказывать о том, как провели наше увольнение. О том, что мы были слишком неудобные работники — потому что имели и высказывали своё мнение. Что в стране главное — не желание работодателя, а установленные ТК процедуры и нормы трудовых взаимоотношений. А ТК — это закон! И закон разрешает нам защищать свои гражданские права. А наше рабочее место — редакция в Останкино, а не Чистопрудный бульвар или стадион «Динамо»…

Коллега, конечно, был прав. Но, думаю, это не заботило Шубина — человека с репутацией самодура и самодовольного хама. Правда, трусоватого. Настоящее олицетворение Системы. Хама с теми, кто, по его мнению, слабее. И раба того, кто сильнее — по его мнению, в его системе иерархических ориентиров. Шубина ненавидели его собственные сотрудники — настолько, что сливали нам негативную информацию о своём начальнике. Сами выясняли номера наших телефонов, звонили и помогали — когда осенью 2009 года у нас с ТТЦ началась тяжба. Лишь бы как-то отомстить своему шефу.