Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

— Ну, что — договорились? — оживился Шубин. — Эльхан, Вы согласны? Только о бензине и баррикадах?..

— Мне это не очень мешает. Не трагедия. Я свою акцию буду продолжать. Через суд, прокуратуру. Как и мою голодовку.

— На здоровье. Дома! У себя дома! Сколько хотите — голодайте. На здоровье!

Ещё у нас забрали наши электронные пропуска в Останкино, и когда мы уходили, Шубин мстительно заскрежетал зубами: «Пока я тут гендиректор, вы в Останкино не пройдёте! Я даю вам слово!» — показав, тем самым, что он не доволен результатами «переговоров». Что он обижен…

В местном отделении милиции — оно находится на первом этаже Останкино, между 16-м и 17-м подъездами — ещё должны были взять у нас формальные объяснительные и составить опись вещей. Когда мы ехали в лифте и шли по коридору командир 5-го полка милиции УВО при ГУВД по городу Москве Евгений Поповичев откровенно поделился с нами своими мыслями о моральном облике и профессиональных качествах гендиректора ФГУП «ТТЦ «Останкино» Михаила Шубина — крепко так сказал, прямолинейно. Однако мнение и слова первого не помешали ему через несколько месяцев помочь второму сочинить кляузу на нас в Головинский районный суд Москвы.

Ворвавшаяся Аида Ганеева бросилась к Олегу с намерением — об этом говорил язык её тела — повиснуть у него на шее. Но, натолкнувшись на враждебный взгляд, резко остановилась перед ним и исполнила роль обиженной девушки.

— Ну, Олежка! Ну, Олежка! — захныкала она. — Ну, что это такое! Мы так волновались все! А я как волновалась!

Коллега отвернулся и стал спокойно собирать вещи в сумку.

Я внимательно посмотрел на неё. Мне стало не по себе. Испуганная, бескровная. Худая. Круги под глазами. Напоминает бледную поганку. А дома ребёнок, горы грязной посуды…

— Я верю! — не оборачиваясь, сухо ответил ей Олег.

Аида стала кусать губы и искать варианты. Потом вдруг подпрыгнула — реально подпрыгнула! — и принялась лихорадочно бегать по комнатке, где мы ждали, пока милиционеры оформят необходимые бумаги и отпустят нас.

— Давайте поговорим, а? Ну давайте, а? Олег! Эльхан! Эльхан! Ну? А?

— Послушай, Аида. Лично я с вами не собираюсь общаться. Мне хватило прошедших месяцев.

— А Никонова?

— Что Никонова? — переспросил Олег.

— Она тоже хочет. Хочет с вами пообщаться.

— Пусть хочет. Если Олег согласен, пусть общается. А я не собираюсь.

Девушка выскочила из комнаты.

Но через две минуты прибежала обратно. С Натальей Никоновой.

Последний раз главу Студии спецпроектов Первого канала я видел в прошлую пятницу в кафе на 11-м этаже Останкино — она была как всегда в окружении свиты и, конечно же, со своей большой чёрной сумкой. Походила на лидера, вожака школьной банды рэппэров из Алабамы. Победительница! Виннер! Надменно посмотрела на меня, сверкнула недобро глазами на сидевшего рядом со мной сотрудника Студии спецпроектов и не ответила ему на приветствие.

Даа. Сейчас она напоминала — по хаотичным, резким телодвижениям — потревоженную и выгнанную из шкафа моль.

Но черная сумка была при ней. Что там она носит с собой? диктофоны? скрытую камеру? секретные файлы? компромат на Кремль? план ЦРУ по свержению Уго Чавеса? Тайна Натальи Никоновой! Тайна большой чёрной сумки!..

— Я не буду с ней разговаривать! — ответил я Олегу на наполнившие комнату стоны.

— Ну, почему? Ну, почему? — громко заныла Никонова. — Ну, почему вы такие… а?

Схватилась за сердце. Руки ломает. Некоторые женщины, когда им нужно, становятся неплохими актрисами.

— Олег, ну, скажите ему. Ну, Олег, пожалуйста.

— Я не жду конструктивного диалога с Вами, — повернулся я к ней. — Согласен на встречу при юристах. Наши юристы и ваши юристы.

— Будут юристы! Будут! Но давайте сейчас побеседуем. Пожалуйста! Умоляю вас!

— А с Вами — о чём говорить? Вы же не хотели общаться. Забыли? Даже об увольнении мне сообщили через третьих лиц…

— Да! Да! Я была неправа! Я раскаиваюсь. Но сейчас — давайте побеседуем. У нас будет сейчас… эээ… юрист.

Олег тронул меня за руку.

— Ну, давай, послушаем, что она хочет? — повёл себя грубо с женщиной Олег — но та заслужила. — Посмотрим, что их юрист скажет о бездарно и нагло провёденном ими увольнении. Ну?

И стал грозить пальцем бывшей начальнице.

— Только предметный разговор! Без эмоций!

— Будет! — засверкала топ-менеджер Первого канала. — Будет только предметный диалог! Обещаю! Я клянусь! Поклянусь, чем хотите!

— Смотрите! — поверили мы.

— Может, — заискивающе заулыбалась Никонова, коротким прыжком оказавшись в сантиметрах от нас. — Может, пойдём в мой кабинет, а? А?

— Нет! — остановился я. — Туда не пойду!

Олег резко повернулся к Никоновой и посмотрел на неё — я не увидел как, но та, что-то прочитав у него на лице, отскочила к стене, съёжилась, сумку притянула к груди, а ближайшую к агрессору ногу поджала под себя.

Мне стало жалко женщину.

— Пошли в «Макс»! — отрезал грубо коллега.

— Да, да, конечно… — зашептала Никонова. — Как вы скажите…

И понеслась перед нами по длинному коридору, показывая дорогу — как будто мы не знаем, где «Макс» — то смешно подпрыгивала, то семенила ножками.

В главном останкинском кафе к нам присоединяется какой-то странный парень субтильного телосложения. Просто возник откуда-то — вдруг! может, где-то прятался? Да и сам он какой-то суетливо-подвижный, какой-то дёрганный — нервный.

Смотрю на его лицо. Лицо тоже странное. Уставший, нет, убитый взгляд. Помню, я тогда изумился: либо парень, возможно, чем-то болен или не занимается спортом; либо его грандиозным размышлениям постоянно мешают и надоедают окружающие, простые смертные, со своими проблемами земными — хоть вешайся; либо ему просто очень надо было в туалет, а его потянули сюда — на переговоры. Ну, ладно, думаю — это же просто юрист.

Садимся вчетвером за свободный столик. Они — напротив нас. Это их выбор.

Обстановка, кстати, не самая лучшая для разговора без эмоций. Потому что помимо вышибленной из привычного образа Никоновой и болезненного субтильного паренька- юриста противоположная сторона представлена ещё и сотрудником Службы безопасности Первого канала — очень активным сухощавеньким человеком небольшого роста и пожилого возраста с внешним видом дачника-пенсионера, находящегося в перманентном состоянии войны до победного конца с соседями такого же социального статуса. Он, как я понял, был приставлен как защищать Никонову с юристом , так и наблюдать за нами с Олегом. Потом спрашивал у него имя и должность — очень он мне запомнился — но тот не выдал тайну, не раскололся. Я, почему-то, был уверен, что именно ему могла прийти мысль ломать забаррикадированную нами дверь редакции кувалдой.