Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

— Я студент. Учусь здесь в Москве.

«Как раз не придётся имитировать акцент».

— Стипендии не хватает. Можно у вас устроиться?

— А регистрация есть?

— Не смог сделать, — разрешения на работу иностранца у меня тоже не было, но об этом и не спрашивали.

— А что умеешь делать?

— Я студент. Стипендии не хватает…

— А паспорт хотя бы есть? — и мужчина покосился на мой галстук. — Я копию сделаю.

Ура! Через минуту я был взят на работу. Разнорабочим. Рабочий день с 5 утра до 6 вечера. Зарплата 7 тысяч рублей. Общежитие — комната на 16 человек, «но вас там будет немного больше». Обещали питание.

— Будешь работать в бригаде Орузбая. Она только создаётся, — и мужик перешёл на пафос: — Потом дома будешь рассказывать: «Я в Москве на такой стройке работал». Элитный дом строил — Триумф-Палас называется.

Триумф-Палас — это уродливый новодел под сталинскую архитектуру. Вообразите рядом две высотки. Одну из сталинских знаменитых высоток и этот лужковский песочный «торт». В одной — глубокая философия, триумф воли в граните. Сколько мрачной, но и обезоруживающей монолитной верой в собственную идею внутренней энергии мессианской догмы, сколько фанатичного дыхания советской идеологии — не сломавшейся, а лишь окрепшей в ужасной войне — людей-характеров, людей-великанов. И сколько клоунады пронырливых архитекторов-бюрократов в другой. Как же обмельчали внуки тех характеров! Тот стиль мы теперь называем сталинской архитектурой, а будущие москвичи и гости столицы почти всё, что строится сейчас, назовут лужковским позором. Ненастоящие дома для ненастоящих людей, которые долго не проживут, да и память о них будет оплевана.

Вечером я всё-таки нашёл на работе скрытую камеру, объектив которой спрятан в большой пуговице. Дома подготовился. Пожертвовал одной старой рубашкой и древними рабочими джинсами. Над почти новыми ботинками пришлось изрядно поиздеваться — я на них попрыгал, продырявил в нескольких местах и забрызгал краской. Ещё нужен свернутый пакет под мышкой. Теперь готово. Правда, в таком виде на улице не появишься. Тем более под рубашкой провода от скрытой камеры, маленький микрофон, а в карманах брюк аккумулятор и кассетник. Добыча для разных милицейских операций «вулкан» и «антитеррор».

Готовились мы на НТВ очень основательно. От общежития я отказался. Каждое утро в 4:00 за мной должен был приезжать нтвшный водитель, отвозить на стройку, высаживая где-нибудь во дворах, вечером привозить домой — чтобы я привёл себя в божеский вид — а потом везти в Останкино. Главная проблема таких миниатюрных скрытых камер — отснятый материал нельзя просмотреть и прослушать на месте. Чтобы понять — каким получился материал, хорошо ли записался звук, надо использовать специальный просмотровый монтажный плейер формата DVCAM. Знакомые леворадикалы, устраивавшиеся на заводы, стройки, будить современный пролетариат — как революционеры начала XX века — рассказывали, что особенно служба безопасности компании ДОН-Строй очень жёстко поступает с выявленными такими активистами. Некоторые из них бесследно — или почти бесследно — исчезали, с другими происходили несчастные случаи [71]. Ещё активисты из леворадикальных групп утверждали, что если несчастный случай происходил с гражданами России, то об этом милицию вынужденно ставили в известность: дескать, вот тело, кто такой — не знаем, трудовых отношений, подкреплённых договором, с нами не имеет. Но если гибли мигранты, особенно из стран Центральной Азии, то старались тут же на стройке спрятать — в стену замуровать, закопать на территории. В «лучшем» случае тихо отослать останки несчастного на родину, свалив все расходы на земляков погибшего.

Мы не могли положиться на высокоразвитый интеллект сотрудников службы безопасности Триумф-Палас — про их жестокость и безнаказанность рассказывали леворадикалы — они могли и меня принять за неореволюционера. Один из сотрудников «Итоговой программы» Катя Соколова постоянно была со мной на связи. Если меня обнаружат, она должна была сразу звонить и руководству стройки, и в милицию. Когда мы с ней обговаривали эти нюансы, я очень красочно себе представлял всё это: вот меня вначале долго бьют несколько человек — руками, потом ногами, может и строительными инструментами, вот куда-то дают знать по рации, вот, не слушая моих возражений и доводов, тащат сбросить с какого-то высокого этажа стройки или, например, в шахту лифта, вот я упираюсь, и вот снова по рации что-то им сообщают и они прекращают. Или не прекращают…

Первый мой рабочий день мне вначале очень понравился. В нашей бригаде, помимо меня, было ещё три человека. Дяде Мише тогда было лет 45. Такой характерный типаж из глубинки. Простой мужик с хитрецой, легко просчитываемой. Раньше работал в совхозе, теперь кормится огородом и сезонными заработками. Если бы не его лень, был бы очень обеспеченным. Мастер на все руки, но сделает всё, чтобы не работать, а главное для него, как он сам мне объяснял — успеть что-нибудь ещё и присвоить в собственность на очередном рабочем месте. Такие люди в своё время создавали народное хозяйство Союза, а потом в 90-ые сами это и разворовывали. Потерянное поколение патерналистов, принцип — «Сколько у государства не кради, своего не вернёшь».

Ване было тогда восемнадцать. Человек в жизни пока чётко не определившийся — такие под влиянием одних друзей становятся простыми работягами, а под влиянием других — мелкой гопотой, попадающихся по глупости. Находился на пике полового созревания. На стройку в Москву приехал «из-за любви». Как он мне объяснил, в столицу уехала поступать в ПТУ девушка с соседнего двора, которая ему нравилась. Ко мне он сразу привязался — с моего корпоративного телефона он постоянно звонил каким-то дамам, посылал простые и очень откровенные по содержанию смс. Ваня и дядя Миша были откуда-то из-под Калуги, друг другу приходились родственниками.

И наш бригадир Орузбай, человек по-восточному мягкий. Вечно где-то пропадал, в поисках что-нибудь спионерить. Дядя Миша восхищался его карьерными успехами: «Ты смотри — узбек, а, говорят, всего за четыре года в Москве из штукатурщика стал здесь бригадиром». Орузбай мне сразу объяснил, что зарплату могут задерживать, но половину он всё равно должен будет забирать: «Надо со всеми делиться. Мне тоже не всё дают». Зато обещал мне карьерный рост, мол, лет через пять тоже могу стать начальником: «Ты по-русски умеешь говорить». Ещё он со значительным видом рассказал мне, что то ли на третьем, то ли на четвёртом этаже — сейчас не помню — этого здания купила квартиру сама Алла Пугачева.

Все эти люди были трогательны в откровенности своих мыслей. Они мне очень понравились. Это тебе не Останкино с обязательными интригами.