Михал Гедройц - По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России

В начале лета 1919 года он приезжает в Вильно (Вильнюс) и принимает назначение вице-губернатором воеводства. Его репутация шла впереди него и, подозреваю, помогла ему завоевать сердце Ани Шостаковской. Их свадьба, состоявшаяся 10 сентября 1919 года в кафедральном соборе бывшей столицы Великого княжества Литовского, стала первым событием в светском календаре послевоенного Вильно.

Матери, видимо, тяжело далось решение ехать в Среднюю Азию летом 1942 года. Она всегда считала своим первым долгом оставаться как можно ближе к мужу, и теперь она собиралась пренебречь этим долгом. Но обстоятельства изменились. Она знала, что отца нет ни в польской армии, ни в посольстве. Если он был еще жив, он мог быть где угодно от Архангельска до Камчатки. Одна она не могла бы предпринять поиск такого масштаба. А уверения польских властей, что они действуют от ее имени, давали ей надежду. В этих обстоятельствах она решила, что следующая по значимости задача для нее — вывезти детей из Советского Союза, то есть предпринять путешествие из Николаевки через Новосибирск до Ташкента и далее к афганской границе. Ответ на вызов из Гузара был шагом в этом направлении. Это, конечно, было рискованно, но у нее были бумаги от польской армии, и она предполагала, что они обеспечиваются гарантиями советской власти. На самом деле это было совсем не так, и хорошо, что она не знала, насколько ухудшились советско-польские отношения с того момента, когда были выписаны эти бумаги.

Летом 1942 года Сталин и его приспешники были куда меньше готовы на уступки, чем год назад. В декабре 1941 года при поддержке традиционного союзника России, «генерала Мороза», советские войска дали битву под Москвой, и им удалось остановить наступление Германии. Начала поступать помощь от союзников. Отчаянной необходимости в помощи поляков уже не было. В то же время этот необычный союзник на советской земле — тысячи полуголодных людей в лохмотьях, только вышедших из советских тюрем и лагерей, могли выставить Советский Союз не в лучшем свете. У Сталина были уже новые планы на Польшу. И НКВД получило инструкции отказаться от практики наибольшего благоприятствования.

Андерсу было позволено отвести своих людей в Ташкент, где были лучшие условия для восстановления сил. Но в начале марта 1942 года ему неожиданно сообщили, что часть его армии снимается с довольствия: оно будет выделяться не на 70 тысяч (численность войска под его командованием), а на 26 тысяч. Это была огромная трагедия, потому что солдаты уже и так делили свои пайки со штатскими поляками, собиравшимися вокруг лагеря. Андерс напрямую обратился к Сталину, добился, чтобы его приняли, и 18 марта сумел довести эту цифру до 44 тысяч. Кроме того, Сталин согласился эвакуировать остальных людей Андерса, около 30 тысяч, в Иран, где они будут восстанавливать силы и проходить военную подготовку.

За этим последовала так называемая первая эвакуация. Это был tour de force по-советски. За неделю НКВД сформировало 34 эшелона, и с 24 марта по 5 апреля половина польской армии на советской земле была транспортирована в Красноводск, потом, на 17 или 18 кораблях, в Пехлеви, иранский порт на Каспийском море. Поразительно, что вместе с армией Андерс умудрился вывезти порядка 11 тысяч штатских. Сталин, конечно, об этом знал, но предпочел не обратить внимания. В отличие от польского правительства в Лондоне, которое дало указание не эвакуировать штатских. По-видимому, поляки в Лондоне не хотели расстраивать английское правительство, сомневавшееся, что сможет справиться с потоками людей в бедственном положении. Андерс проигнорировал приказ своего политического руководства, и более 11 тысяч стариков, женщин и детей были спасены. Для этих спасенных Андерс стал современным Моисеем. Оставшийся мир назвал это событие «польским Дюнкерком». Англичане, поставленные перед фактом, справились со своей частью задачи в своей обычной манере — гуманно и без суеты.

А мы в Николаевке мало что знали о первой эвакуации. Я долгое время недоумевал по этому поводу, пока недавно не обнаружил, что посольство Польши в Советском Союзе, опасавшееся неконтролируемого потока штатского населения на юг, намеренно скрывало эту информацию. Не знали мы и того, что отношения с Советским Союзом к этому времени ухудшились настолько, что Андерс стал сомневаться в целесообразности борьбы с Германией на Восточном фронте. Он опасался, что его люди не смогут воевать с полной отдачей бок о бок со своими бывшими тюремщиками. Наблюдая за быстрым продвижением немцев к Нижней Волге и Кавказу, он стал сомневаться, что Красная армия в состоянии предотвратить прорыв Германии к нефтяным залежам Ирана и Ирака. Поэтому он предложил генералу Сикорскому, что вся его армия присоединится к британцам на Ближнем Востоке и примет участие в обороне нефти.

8 июня в Янгиюль под Ташкентом, в генеральный штаб генерала Андерса прибыла телеграмма из Лондона от премьер-министра Польши в изгнании с предписанием польской армии оставаться в Советском Союзе. Это было политическое решение, принятое людьми, находящимися за тысячи миль от Советского Союза и не знающими местных реалий, не способными понять сознание советских людей. Но Андерс лучше понимал, что происходит, и решил проигнорировать приказ. Он подозревал, что британские власти уже пришли к тому же выводу, что и он. Поэтому он по собственной инициативе обратился с просьбой об аудиенции к сэру Арчибальду Кларку-Керру, британскому послу в Советском Союзе, чтобы дело получило дальнейший ход. Нарушение субординации имело место 7 июля и возымело мгновенные и поразительные последствия. В ту же ночь, с 7 на 8 июля 1942 года, Сталин дал согласие на перевод всей армии в Иран. Приказ о второй эвакуации был дан польским подразделениям 15 июля.

Вряд ли нам когда-либо удастся понять, чем руководствовался Сталин, принимая эти решения. Мгновенная реакция на разговор Андерса с Кларком-Керром заставляет нас предположить, что цели Британии и Советского Союза в этом случае совпадали и требовали немедленных действий. Недавно польский историк Збигнев Семашко высказал предположение, что сталинская разведка предвидела, что немцы обнаружат катынские захоронения. Вероятно, Сталин всерьез опасался последствий того, что эти новости дойдут до польской армии в Советском Союзе. Поэтому он выбрал «меньшее зло» — удалить с советской территории армию генерала Андерса, порядка 80 тысяч человек.

Для нас последние дни июня были невероятно напряженными. Мать посетила председательницу колхоза и, заручившись ее подписью на наших драгоценных бумагах, начала разменивать свой «железный резерв» — те несколько золотых монет, что были специально отложены на крайний случай, — на пшеничную муку, из которой изготавливались сухари, и на советскую валюту надежнее и даже ценнее золота — чистый спирт. Денег на то, чтобы нанять транспорт до железнодорожной станции Петухово, не оставалось. Поэтому, рассчитывая пройти 100 с лишним километров пешком, мы облегчили свои узлы до минимума. Мою балалайку пришлось оставить. Мать к этому моменту очень ослабла, и перспектива долгой дороги пешком нас очень пугала. Помощь пришла неожиданно от еврейского купца из Ошмян. Он предложил нанять подводу — телегу, запряженную одной лошадью, — с тем чтобы мы «когда-нибудь, где-нибудь вернули ему долг…» Это был невероятно щедрый жест. Я не помню имени нашего благодетеля, но и 65 лет спустя я молюсь о нем каждое воскресенье.