Евгений Пинаев - Арлекин

Он попал на север из госпиталя. Наковыряли из него кучу железа, а вздумали списать - взбунтовался. Конечно, медики не очень-то считаются с нашими желаниями, но перед ним не устояли - везунчик! - и сочли возможным направить в распоряжение тыла флота, а те препроводили Арлекина в Архангельское пароходство.

Ему обрадовались: готовый капитан танкера! Потом засомневались в чьей-то памяти всплыло довоенное "дело" и его финал - черноморский заштатный буксир Гм, финал... Он мог быть причиной деквалификации, пусть временной, но профессиональной непригодности. И пошло-поехало!.. Полезла наружу мелочь и дребедень. Кто-то (всегда найдется такой!) припомнил услышанное мельком когда-то и от кого-то о странной кличке - Арлекин. Арлекин? Отчего, по какой причине? Отдает, знаете ли, кабаком, попахивает, знаете ли, бичкомером! Спросили самого - объяснил. Оказывается, все просто, но... Деквалификация возможна? Вполне. Значит, есть смысл повременить с назначением. Не коком идет - капитаном. И все-таки несказанно обрадовали Арлекина, направив вторым помощником на старенький танкер "Заозерск".

Танкеру предстоял долгий и трудный путь в Соединенные Штаты. Надежда на возвращение? Никакой гарантии - война.

Но им повезло (везунчик?). "Заозерск" в одиночку прорвался до Исландии, оттуда - в Соединенное Королевство, где отремонтировался, поднабрался прыти и рванул во Флориду. Здесь танкер закачал авиагорючку и снялся в Исландию, где формировался караван на Мурманск.

Еще до Хваль-фиорда "Заозерск" многократно спасало мастерство капитана и кормовая сорокапятка. "Фокке-вульфы" лезли настырно, - танкер отбивался умело и зло. И отбился, но... Погиб старпом. Тринадцать пуль разорвали тело от плеча до паха, и должность перешла к Арлекину. При этом он по-прежнему оставался вторым помощником, то есть ответственным за груз и продукты. Теперь еще и старпом, а две ноши посеребрят виски любому, если учесть ситуацию и возможности старого судна. В танках у него не мазут высокооктановая горючка, идущая по первому разряду и, значит, самая взрывоопасная. Ее коварные свойства были известны Арлекину по довоенным рейсам на Каспии, и он усилил спрос с донкерманов. Глаз да глаз! В его положении это единственный выход. Доверял, но проверял: многократно осмотрел и ощупал грузовые клинкеты, разобщительные клапаны на пожарной магистрали были подвергнуты тщательной проверке. Так же и винтовые приводы крышек у горловин танков. Словом, не остался без внимания самый незначительный, казалось бы, вентиль. Да только есть ли на танкере, как и на любом судне, ненужная деталь? Что-нибудь незначительное? Нет. Все - в деле, все предельно функционально.

Капитан (ему предстояло писать характеристику) приглядывался к помощнику, и Арлекин снова и снова проверил наиболее важные узлы, включая системы заземления, вентиляции и пожаротушения; чуть ли не на карачках "пронюхал" герметизацию танков и лишь потом доложил о готовности судна к выходу в море.

Капитан не имел претензий к старпому, но отношения вначале складывались не лучшим образом. Точнее, начали складываться, когда вопреки строжайшему приказу "о несовместимости морской службы в условиях военного времени с любым отвлекающим моментом и о запрещении наличия такового", на танкере появился щенок. Вернее, годовалый пес. В числе прочих "моментов" перечислялись собаки и кошки, а также попугаи и обезьяны, попавшие в реестр, как полагала команда, не столько ради красного словца, сколько от старческой ностальгии кепа по экзотическим портам и любви к "просторным" приказам, которые готовились любовно и долго вынашивались в голове.

Что касается пса, но он появился накануне возвращения в фиорд из Акурейри, где на базе ВМС в помощь сорокапятке ставили спаренные пулеметы Танкер пришел в базу одновременно с крейсером "Абердин", несшим флаг коммодора Маскема, назначенного командиром вновь сформированного конвоя, выход которого постоянно откладывался. Очевидно, неопределенность и заставила старшего офицера крейсера заняться хозяйственными работами. Требовалось занять людей, и вот из клюзов корабля высыпали на причал тяжелые якорные цепи. Десятка три матросов принялись растаскивать их, цепляя крючьями-абгалдырями. Калибр звеньев был таков, что матросы тужились изо всех сил, как и во времена парусов и воротов-кабестанов, да еще и помогали себе тягучей заунывной песней. Запевал пожилой матрос с татуированной бабочкой на правой щеке:

Прощальные крики смешались в эфире,

А "юнкерсы" снова заходят дугой

Фрегат накренился и вспыхнула "Мэри"

В Атлантике гибнет полярный конвой

На слове "конвой" делался рывок. Матросские спины напрягались - цепь ползла пыльной змеей; голоса вторили глухо, но торжественно, хор подтягивал, хор звучал слаженно. Реквием!

Ударит торпеда, и кончится Джонни

Не нужно ни денег ему, ни наград

О вереск зеленый, ах домик в Йоркшире

Могила - глубины, Атлантики ад

Арлекину не приходилось слышать такой обреченности в песне, которая должна взбадривать и задавать темп, ритм работе. Эта - не "Дубинушка" с угрозой и могутной силой, эта - совсем о другом...

Не знаем судьбы и не верим в удачу

Судьба, что торпеда, - безжалостен бег!

Рвануло у борта "Прощай, моя Долли!"

И хлынуло море в пробитый отсек

А может, обреченность только почудилась? Почудилась, несмотря ни на что? Может, сказывается усталость, копившаяся месяцами, а нынче поддержанная томительной неизвестностью ожидания? Но нет...

Плывут они рядом - разбухшие трупы

У Бена глазницы подернулись льдом

Вон Джонни, вот Роберт, там Чарли с "Тобрука",

Тут Питер валлиец с фрегата "Энтрем"

Матросы тащили концевые звенья аж за корму танкера. У Арлекина хватило времени запомнить каждое слово и мотив. Даже ловил себя на том, что вспоминает песню в самое неподходящее время. Она и для него звучала теперь грозным пророчеством, в которое не хотелось верить, которое сжимало сердце...

Слепые глазницы - вечернее небо,

И плещет волною в раскрытые рты

Вот Джерри везунчик, вон Робин-повеса,

А тот, обгоревший, механик с "Фатьмы"

Матрос с бабочкой дышал тяжело - возраст! - и потому выговаривал отрывисто и хрипло:

У Джека и Полли - отцовские скулы

Не нужно молитв и не трите глаза!

На ложе из ила прилягут матросы,

Чтоб вечностью стать, как морская волна

Натурализм песни напоминал слишком многое Да-а, видел, видел... Все это он уже видел не раз И мысли гнал, и тоже, бывало, тер лоб и сжимал кулаки, тискал виски, схваченные холодом безысходности - зачем война? почему?! А песня... Даже щенок запоскуливал. Бездомный щенок с причала Кормили все, но и все гнали. И вот... Была в скулеже просьба, почти мольба о защите. Хотелось псу найти хозяина, довериться человеку, но были глухи матросы и неумолимы офицеры крейсера, загнавшие себя в такую же собачью тоску...