Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

Когда пьеса наконец 3 февраля 1840 года была поставлена, она имела большой успех. Обстановка показалась зрителям интересной, а события трогательными. Гастролирующие датские театральные труппы сейчас же включили ее в свой репертуар, она была быстро переведена на шведский язык и выдержала десять представлений в Стокгольме. Успеху в Копенгагене, конечно, в большой мере способствовало участие в спектакле фру Хейберг. Ее Сесилия производила большое впечатление, несмотря на то что она не принимала эту роль всерьез. Она считала, что стихи в пьесе пусты и искусственны и что ее собственные реплики не более чем высокопарная болтовня, которую она выдерживала, лишь играя эту патетическую роль как своего рода пародию. Но зрители ничего не замечали, спектакль прошел двадцать один раз, что по тем временам было очень много.

Еще больше повезло Андерсену с «Первенцем», маленькой одноактной пьесой, премьера которой состоялась в 1845 году. Действие происходит в Копенгагене в доме писателя, пьеса которого только что имела большой успех в театре, а название, перекликающееся с названием пьесы Хольберга «С прибавлением семейства», она получила потому, что в ней тоже изображаются люди, приходящие с поздравлениями по поводу счастливого события. Своеобразное ревю представляет нам ряд забавных фигур, среди них старый друг писателя, который после десятилетнего пребывания за границей случайно возвращается именно сейчас и слышит о случившемся. Дело в том, что этот друг в свое время сам пробовал силы в поэтическом искусстве и удачная пьеса на самом деле написана им. При отъезде из Дании он оставил рукопись на попечение друга, а когда потом прошел слух, что он умер на чужбине, владелец рукописи выдал пьесу за свою. Настоящий автор, однако, не питает злобы, и в ироническом финале гости чествуют мнимого писателя.

«Первенец» пользовался огромным успехом и был многократно поставлен при жизни Андерсена. Впоследствии из-за остроумной идеи и многих удачных персонажей спектакль постоянно возобновлялся. В последний раз он шел в 1942 году и выдержал 116 спектаклей.

Пьеса была передана в театр анонимно, и Андерсену доставило большое удовольствие слушать суждения о ней и догадки относительно автора. Как можно предположить, ему было нелегко молчать, но все же он не сбросил маски. В самый вечер премьеры он встретил критика П. Л. Мёллера {62} , который выразил восторг по поводу только что увиденной маленькой комедии. У Андерсена хватило чувства юмора перебить его словами: «А я знаю, кто ее автор!» — «Кто же это?»— с интересом спросил Мёллер. «Вы! — ответил Андерсен. — Вы так возбуждены, и то, что вы говорите, вас выдает! Не ходите никуда сегодня вечером и не говорите так, как со мной, иначе вас разоблачат!» Собеседник принялся уверять, что это не его пьеса, и Андерсен поспешил закончить разговор. Вскоре после этого он разбирал с одним из членов театральной дирекции свою сказочную пьесу «Цветок счастья». Директор сказал, что она очень поэтична, но лучше бы ему удалось написать пьесу вроде превосходного «Первенца» — «но это за пределами вашего таланта, вы лирик и не обладаете таким темпераментом, как ее автор». Андерсен сумел сдержаться и ответил: «Увы, к сожалению, не обладаю!» И тоже стал превозносить маленькую комедию.

Однако забавный маскарад не лишен был своей горечи. У Андерсена давно уже возникла мысль о том, что сдержанность театра по отношению к его драматическому творчеству носит личный характер, и анонимно переданная работа была пробным камнем: отклонят ли ее, если он не будет значиться автором? Не окажется ли критика снисходительнее? Результат только укоренил навязчивое подозрение писателя, что в Дании его просто травят. А теперь, когда успех был так велик, Андерсен особенно досадовал, что не может полностью им наслаждаться.

Однако анонимность не помогла ему, когда год спустя на сцене появилась его следующая пьеса, «Г-н Расмуссен». Это был полный провал, и пьеса исчезла с афиш после одного-единственного спектакля.

Кажется, тогда Андерсен и покинул Королевский театр. Вместо него он обратился к возникшему в 1848 году театру «Казино» на Амалиегаде, где надеялся завоевать широкие слои зрителей из народа. Он их завоевал, постепенно приобретая благодарных зрителей, которых забавляли в сказочных комедиях пестрые водовороты троллей, воздушных полетов и превращений в сочетании со скромными событиями повседневности. Определенное воздействие оказывала также простая мораль комедии: настоящая любовь побеждает, она дороже жемчуга и золота, и довольство малым лучше всех богатств. Однажды Андерсен смотрел там «Оле Лукойе», после представления бедный ремесленник схватил его за руку и сказал: «Спасибо, господин писатель Андерсен, славная была комедия!» И он испытал ни с чем не сравнимую радость, услышав, что конюх в одном из домов, куда он приходил, видел ту же пьесу и сказал: «Я всегда думал, что счастливы те, у кого есть деньги и положение, но нет, теперь я вижу, что и нам неплохо; это я узнал в театре; там все похоже на проповедь, но ее можно смотреть, и это прекрасно!»

Таким образом, у Андерсена не было основания жаловаться на своих зрителей ни в Королевском театре, ни в «Казино». Его врагами были, собственно говоря, критики и театральные цензоры. Их мнение, безусловно, нередко расходилось с мнением зрителей. Критика могла быть суровой, но часто высказывала все хорошее, что можно было сказать. Хуже было с профессионалами в театре. Мольбек, который был цензором в 1830–1842 годах, помешал — и не без оснований — приему нескольких пьес Андерсена. Он считал его драматические произведения бездарными халтурами и не жалел черных красок, когда писал отзывы. Водевиль «Испанцы в Оденсе», представленный в 1833 году, он называет пошлым и антипоэтичным — небрежно написанное, незрелое, жалкое по характеру, банальное в диалогах, сплошь безвкусное в сюжете, созданное на потребу черни произведение; выбор мелодии, как и в других водевилях Андерсена, нелеп, размещение песен тоже. Что касается оперных либретто, то ему жаль бедных датских композиторов, «которые должны опускаться до уровня текстов, предлагаемых г-ном Андерсеном», «Мулат», большая драма, которой автор хотел доказать, что может писать для сцены, был для Мольбека воплощением напыщенности, высокопарности и аффектации, и он добавлял со свойственной ему красноречивой раздражительностью: «…да, из двух зеленых яблок я все же, и в книге, и на сцене, предпочту „Испанцев в Оденсе“… этой мулатской комедии». Когда «Мулат» все же, несмотря ни на что, имел успех у зрителей и Мольбек должен был высказать свое суждение о «Мавританке», он довольствовался кислым замечанием, что можно попробовать: если сошло один раз, то сойдет и второй. Его скепсис оказался оправданным.