Мишель Хоанг - Чингисхан

В исторических источниках нет никаких сведений о причине созыва этого нового курултая. Лет за десять до него — около 1197 года — Тэмуджин уже был избран ханом частью родовых вождей, включая принцев, которые в силу своего высокого рождения также могли претендовать на ханство. Следовательно, можно заключить, что он созвал ассамблею как для того, чтобы возобновить свой мандат на правление, так и для того, чтобы узаконить власть, которая фактически ему принадлежала. Как этот человек, никогда не скрывавший своей жажды власти, мог устоять перед искушением получить инвеституру — ее высшее проявление? Без сомнения, друзья и близкие разделяли его стремления и помогали ему, и вот наконец Тэмуджин пришел к цели своего восхождения, медленного, но неуклонного, к высшему этапу — неограниченной власти на основе законности. Провозглашенный во второй раз «Чингисханом силою Тенгри», то есть «государь государей всемогущей властью Вечного Неба», он мог поздравить себя с удачей.

Если верить авторам хроник, коронование Тэмуджина было окружено большой пышностью. К небу был поднят тук, незапятнанное знамя с девятью развевающимися на ветру хвостами гнедых лошадей, и шаман Кэкчу, «Небес-нейший», лично утвердил права Тэмуджина во время грандиозной церемонии инвеституры. По окончании курултая Чингисхан отпраздновал свой звездный час, раздавая в благодарность награды и высокие посты с поистине монаршей расточительностью. Люди, преданные хану, заслуженные полководцы, получили роскошные подарки, выделенные из трофейных запасов. У хана были сторонники. Отныне у него появятся и придворные. Тем, кто его поддерживал, кто ему льстил, Чингисхан раздает должности и подарки.

Корчи, шаман, сделавший ставку на удачу хана, получил подарок, который потребовал в свое время, как залог своего пророчества: гарем из тридцати красавиц. Он получил также власть над лесными народами на северо-западных рубежах. Мукали, также пророчивший своему господину необыкновенную судьбу, получил китайский княжеский титул и «командование левым крылом до гор Кунчидун». Льстец Шиги-Кутуху, приемный брат хана, воспитанный Оэлун, потребовал свою часть почестей: «Разве я тебе был меньше предан, чем другие? С детства я вырос у твоего порога и никогда не думал ни о ком другом, кроме тебя! Ты позволил мне спать у тебя в ногах, ты обращался со мной как с младшим братом. Что ты дашь мне в знак твоего расположения?» Он получит пост верховного судьи, назначение, которое показывает, что хан, если это было нужно, без колебаний практиковал семейственность.

Чингисхан умеет вознаграждать самых преданных сторонников, чьей помощи он обязан своим восхождением к вершинам власти. Названные в армейском порядке Джелмэ, Субетэй, Хубилай и Джэбэ щедро вознаграждены, как и Мунлик, Кунан или Дегэй, чью храбрость и верность, проявленные во время прошлых военных походов, хан восхваляет от всего сердца. Боорчу, друг детства и товарищ по оружию, слышит, как хан вспоминает о его бескорыстной преданности своему господину: «Ты ничего не знал обо мне и тотчас же все бросил, чтобы идти за мной… О Боорчу, о Мукали, вы помогли мне взойти на трон, потому что всегда давали мне мудрые советы, вселяя в меня уверенность, когда я был прав, удерживая, когда я был не прав».

Не довольствуясь тем, что он разделил славу со своими верными полководцами, хан обратился со словами, полными привязанности, даже нежности, к членам своей семьи, к своим четырем сыновьям — Толую, Угедею, Джучи и Джагатаю, — но также и к усыновленным детям — Шиги-Кутуху, своему приемному брату, Борогулу, Кокочу и Гучу; хроника подчеркивает, что он в самых сердечных выражениях вспомнил обо всех, кто погиб, служа ему верой и правдой. Детям своих воинов, погибших на полях сражений, Чингисхан даст различные привилегии.

Когда читаешь список доходных мест и привилегий, пожалованных ханом своим верным соратникам или их потомкам, длинный перечень назначений и повышений в должности его сподвижников, создается впечатление, что

Чингисхану невероятно везло и его окружали выдающиеся люди, так как могущество Тэмуджина — в неменьшей степени заслуга «людей хана». Всегда и во всем он опирался на них, их посылал он вперед в самых трудных предприятиях. И все они, безгранично преданные своему повелителю, служили ему верой и правдой, часто делая то, что кажется выше человеческих возможностей.

Конечно, на своем жизненном пути Чингисхан встречал людей, которые его предавали, например, принцы Алтан и Кучар, непостоянный гурхан Джамука или Тогрил, стареющий государь, безвольный и неверный. Все они были высокого происхождения. «Люди хана», напротив, не принадлежали к знатным фамилиям: он встретил их на полях сражений, во время отчаянно смелых атак. Если полагаться на редкие источники, многие из них — Джелмэ, Бадай, Кичлик, Боорчу, Мунлик, Сорхан-Сира и множество других — были сыновьями кузнецов или пастухов. На таких людей, «несущих в своем походном ранце маршальский жезл», и предпочитал опираться Чингисхан в борьбе с противниками, принадлежавшими к высшей аристократии, и в своих завоевательных походах. Благодаря этим феодалам скромного происхождения он устранил журкинов Сечэ-Беки и Тайчу, предполагаемых прямых потомков славного Кабул-хана, но также и других принцев, таких, как Бури-Боко, Кучар и Алтан. В долгой междоусобной борьбе, мобилизовавшей его энергию, хан, кажется, предпочитал вступать в союз с мелкими феодалами, с вождями небольших родов, даже с простыми пастухами; с честью пройдя испытание, они получат высокие посты, когда у хана появится настоящая администрация.

Люди хана, нукеры — подлинные «дружинники»; верные люди, вассалы и слуги хана, они принадлежат к родовым группам, связанным обычаем, и не могут считаться наемниками. С ранней молодости участвуя в военных походах, они блестяще владеют тактикой боя; закаленные в кавалерийских атаках, они сумеют повести своих лучников и улан на далекие поля сражений, в Китай, на земли Ислама, вплоть до ворот Европы.

Кроме этих опасных забияк, набранных во время межплеменных столкновений, Чингисхан нашел естественных союзников в самом кругу своей семьи. Его приемные и единокровные братья, сводные братья, а позже и собственные сыновья станут бесценными помощниками. В отношениях этой многочисленной родни царила, по-видимому, относительная гармония. Конечно, нужно исключить трагический эпизод братоубийства — смерть Бектэра, но виновным в этом мальчикам было тогда всего около двенадцати лет.

Нужно ли видеть у людей хана обостренное чувство служебного долга или привязанность к своему господину, которой объясняется их верность? Или все эти люди скромного происхождения знают, что для того, чтобы достичь более высокого положения, в их интересах служить как можно лучше тому, от кого это зависит? Одно не исключает другого. Во всяком случае, тот факт, что хан поспешил избавиться от монгольских принцев высокого ранга, опираясь на свободных людей или мелкую аристократию, опровергает тезис советского историка Бартольда, противопоставляющего Чингисхана, представителя консервативной аристократии, Джамуке, принадлежавшему к более бедному классу пастухов и движимому «демократическими» стремлениями.