Мишель Хоанг - Чингисхан

Пение и возлияния продолжались много дней. Затем знать (нойоны), главы рода, как и члены семьи Чингисхана, пришли к старой Бортэ, вдове и первой жене Тэмуджина, подарившей ему многих сыновей, — с выражением глубокого почтения, как того требовал обычай. Прошло много дней, прежде чем все главы кланов могли прибыть в Каракорум.

Наконец шаманы сочли момент благоприятным, чтобы отвезти покойного хана на гору, которая должна была служить ему местом вечного успокоения. Облаченный в парадные одежды и платья из драгоценного шелка, Тэмуджин был положен в гроб, составленный из пяти гробов, вложенных один в другой. Тело водрузили на тяжелую повозку, украшенную почетными флагами, и среди плача и стенаний монгольского народа Тэмуджин отправился в свой последний путь. Некогда на склоне одной из лесистых гор, которые монголы считали священным местом, в центре массива Бурхан-Халдун, ныне горной цепи Кентей, он чудесным образом спасся от врагов, когда военная удача на время ему изменила и он познал горечь поражения. Сюда же пришел он, призывая Тенги, Вечное Синее Небо, высшее божество монголов, в решающую минуту своей жизни. Здесь, наконец, три великие реки, Онон, Туул и Керулен, орошавшие своими благодатными водами луга предков, брали свое начало.

В соответствии с традицией Тэмуджин был погребен под громадным деревом в час, когда горы окутала дымка тумана. Была вырыта огромная могила и прежде чем опустить тело, в ней сначала установили полностью собранный войлочный шатер великого хана. Драгоценности, оружие, сосуды, наполненные едой, были помещены рядом с глиняными кувшинами с молоком и айраком. Неизвестно, убивали ли в то время рабов, призванных служить властелину в загробном мире, или это была только видимость заклания, ритуальный обряд, заменивший древний обычай. Неизвестно также, были ли погребены лошади вместе с седлами, удилами и уздечками, но многие авторы писали о приношении в жертву лошадей, установленных на специальных подставках, рядом с могилой. Благодаря этим приношениям великий хан мог перейти в мир иной, снабженный запасами еды, чтобы питать тело, пьянящим молочным напитком, чтобы согревать сердце, и табуном кобыл и племенных жеребцов, чтобы мчаться в вечность.

Когда закончились похоронные церемонии, место погребения было окружено тайной и военная охрана свирепо запрещала к нему приближаться. Затем мох, трава и кустарники постепенно овладели могильным холмом. Шли годы, заросли становились все гуще. И в один прекрасный день лес полностью скрыл склоны горного массива Кентей.

Сегодня уже не помнят, какая из гор носила имя Бурхан-Халдун. Хотя некоторые утверждают, что монголы свято хранят свою тайну вот уже восемь веков. К югу от Хуанхэ (Желтой реки), в районе Ордоса, некоторые местные жители показывают любопытным путешественникам курганы, в которых якобы хранятся вещи, принадлежавшие великому хану: сабля, седло, лук или охотничий рог. До сих пор живы легенды о проклятии, тяготеющем над теми, кто осмелится осквернить могилу: один из ханов внезапно ослеп, когда пытался вырыть одну из реликвий; мусульмане, нарушившие табу, «лишились рук и ног». Говорят даже, что существует где-то в степи призрачный город — «город Чингисхана».

Однако по сей день никому еще не удалось открыть место погребения Чингисхана — Тэмуджина, одного из редких завоевателей, к которому почти применим титул властелин мира.

Единственный, по-видимому прижизненный, портрет Чингисхана находится в настоящее время в Пекинском Историческом музее, в коллекции старинной живописи, представляющей императоров монгольской династии Юань, которая правила Средней Империей между 1279 и 1368 годами и основатель которой, Хубилай-хан, принял при своем дворе венецианских купцов из семьи Поло. В этой галерее официальных портретов почетное место занимает дед Хубилая, Тэмуджин, объединивший степных кочевников; монгольские правители считали его «Великим Патриархом» (Тайцу) династии Юань.

Выполненный китайским художником после завоеваний великого хана, этот портрет кузнеца чингисханской империи, бесспорно, не может быть далеким от исторической модели, даже если он стилизован как почти вся китайская живопись этого жанра. Все другие позднейшие изображения — персидские миниатюры из Тебриза, китайская живопись или европейские иллюстрации — всего лишь интерпретация, которой не более чем плод воображения художников; некоторые из них представляют хана персидским принцем или даже одетым в европейский костюм западного монарха.

Остановимся перед этим квадратом натянутого шелка, представляющим нарисованный тушью портрет монгольского завоевателя. Он слегка повернут влево. Его массивное тело достаточно хорошо соответствует типу современных монголов, часто довольно полных. Может быть, годы сделали более тяжелым когда-то гибкий силуэт повелителя? Лицо широкое, скорее полное, нос довольно длинный и правильный, рот хорошо очерчен. Волосы седеют, так же, как и почти прямые брови, усы скрывают углы губ, борода как у китайца. Человеку, судя по морщинам, избороздившим его высокий лоб, на вид лет пятьдесят, но художник пытается сделать модель величественнее и старше, может быть, даже пририсовав ему длинную бороду древнего мудреца, — известно, каким уважением пользуется в Китае человек, умудренный годами, символ знания и опыта. Мочка уха, виднеющегося из-под шапки, очень удлинена, — отличительный признак великой мудрости, так как по традиции именно такой была форма уха Будды.

На Тэмуджине шапка из светлого меха, спадающая на затылок, как носили в то время кочевники, одежда его застегнута на правую сторону, по китайской моде. Эта деталь очень важна: по примеру европейцев, для которых только «настоящие дикари» носили перья на голове, китайцы довольно долгое время считали, что мужчины, одежда которых застегнута на левую сторону, то есть наоборот, не могут претендовать на статус «цивилизованных». В их глазах тот факт, что кочевники, жившие по ту сторону Великой стены, застегивали свою одежду как китайские женщины, был еще одним признаком варварства их нравов. Можно представить себе, что придворный художник хотел польстить своей модели и, чтобы понравиться заказчику, подправил задним числом его одежду. Но с таким же успехом можно предположить, что хан, зная китайские обычаи и постоянно общаясь с китайскими или прокитайскими советниками и военными специалистами, в конце жизни стал одеваться, следуя китайской моде.