Фаина Раневская - Философ с папиросой в зубах

Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.

Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком.

Как бы растолковать: бездари, никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?

У Юрского течка на профессию режиссера. Хотя актер он замечательный.

Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.

Играю скверно, смотрит комитет по Сталинским премиям. Отвратительное ощущение экзамена.

Ужасная профессия. Ни с чем не сравнимая. Вечное недовольство собой — смолоду и даже тогда, когда приходит успех. Не оставляет мысль: а вдруг зритель хлопает из вежливости или оттого, что мало понимает?

Терпеть не могу юбилеев и чествований. Актер сидит как истукан, как болван, а вокруг него льют елей и бьют поклоны. Это никому не нужно. Актер должен играть. Что может быть отвратительней сидящей в кресле старухи, которой курят фимиам по поводу ее подагры. Такой юбилей — триумф во славу подагры. Хороший спектакль — вот лучший юбилей.

О Г. Бортникове. Вновь родиться, чтобы играть Раскольникова. Нужно в себе умертвить обычного, земного, нужно стать над собой — нужно искать в себе Бога.

Б. должен убить в себе червяка тщеславия, он должен сказать себе: «Я ничего не сыграл еще, плюю на успех, на вопли мальчиков и девочек, я должен прозреть и остаться один на один с собой и Родионом».

Б. тогда поймет, что он делает, когда перестанет говорить текст, а начнет кровоточить сердцем.

«Я с этой Плятью больше играть не буду!» (эмоциональное заявление режиссеру, в котором имела в виду своего партнера по сцене замечательного актера Ростислава Плятта).

Раневская Р. Плятту: «Опять Ваши Плятские штучки!!!»

Нельзя играть Толстого, когда актер Б. играет Федю Протасова. Это все равно чтоб я играла Маргариту Готье только потому, что я кашляю.

Сейчас все считают, что могут быть артистами только потому, что у них есть голосовые связки.

Я дожила до такого времени, когда исчезли домработницы. И знаете, почему? Все домработницы ушли в актрисы. Вам не приходило в голову, что многие молодые актрисы напоминают домработниц?

Многие получают награды не по способности, а по потребности.

Сейчас актеры не умеют молчать. А кстати, и говорить.

Гете сказал: «Все должно быть Единым, вытекать из Единого и возвращаться в Единое». Это для нас, для актеров, — основа!

Когда у попрыгуньи болят ноги — она прыгает сидя.

Ахматова мне говорила: «Вы великая актриса». Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая жопа.

…Я не выношу актеров-«игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения — меня тошнит от партнера, «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств. Сейчас мучаюсь от партнера, который «представляет» всегда одинаково, как запись на пластинке. Если актер не импровизирует — ремесло, мерзкое ремесло!

Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям… Играй после этого Островского!

Стараюсь припомнить, встречала ли в кино за 26 лет человекообразных.

Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.

Когда мне снится кошмар — это значит, я во сне снимаюсь в кино.

Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность!

О своих работах в кино: «Деньги проедены, а позор остался».

Кино — заведение босяцкое.

Сейчас долго смотрела фото — глаза собаки человечны удивительно. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми.

Читаю Даррела, у меня его душа, а ум курицы. Даррел-писатель изумительный, а его любовь к зверью делает его самым мне близким сегодня в злом мире.

Дурехи, дуры болтливые — вот круг. Я от них бегаю. Одна радость — пес; молчит, не болтает глупостей.

Не наблюдаю в моей дворняге тупости, которой угнетают меня друзья-неандертальцы. А где теперь взять других?

Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в «Книгу о вкусной и здоровой пище».

У моей знакомой две сослуживицы: Венера Пантелеевна Солдатова и Правда Николаевна Шаркун. А еще Аврора Крейсер.

Стены дома выкрашены цветом «безнадежности». Наверное, есть такой цвет…

Какой печальный город (Ленинград). Невыносимо красивый и такой печальный с тяжело-болезнетворным климатом.

У Раневской спросили:

— Будет ли пятая графа при коммунизме?

— Нет, будет шестая: «Был ли евреем при социализме?»

У Раневской спросили, любит ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ:

— Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса — Иоганна.

Погода меня огорчила, у нашей планеты явный климакс, поскольку планета — дама!

Раневская не любила зиму. Она говорила: — Я ненавижу зиму, как Гитлера!

Ваши жалобы на истеричку-погоду понимаю, — сама являюсь жертвой климакса нашей планеты. Здесь в мае падал снег, потом была жара, потом наступили холода, затем все это происходило в течение дня.

Многие жалуются на свою внешность, и никто — на мозги.

И что только ни делает с человеком природа!

Мне всегда было непонятно — люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства!

Умный человек, с которым случилось несчастье, утешится, когда осознает неминуемость того, что случилось. Дурак же в несчастье утешается тем, что и с другими случится то же.

Красивые люди тоже срут.

— Природа весьма тщательно продумала устройство нашего организма, — философично заметила однажды Раневская. — Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне тела, что и глаза.

Лучшая диета — это не жрать!

Милочка, если хотите похудеть — ешьте голой и перед зеркалом.