Дмитрий Ломоносов - Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

Печать и радио громко вещали об энтузиазме, с которым трудятся рабочие и крестьяне, и в то же время принимались постановления, насильственно привязывающие рабочих к предприятиям, крестьян к колхозам, постановления, практически делающие труд кабальным. В старых кинохрониках и сейчас нередко показывают, как на военных заводах во время войны работают у станков мальчишки, стоящие на ящиках, не доставая до рычагов управления. При этом не говорят о том, что эти мальчишки — выпускники РУ и ФЗО (ремесленных училищ и школ фабрично-заводского обучения), созданных в 1939 году, куда обязаны были поступать дети, закончившие семилетку и не поступившие в десятилетку или в вуз. После окончания этих военизированных учебных заведений их выпускники отправлялись на заводы, где обязаны были отработать определенный срок.

Первые месяцы войны, когда немцы стремительно продвигались на восток, а в плен и окружение попадали целые армии, казалось, что все потеряно. Мобилизация резервистов, проходившая в это время, как я мог наблюдать в техникуме на находившемся там призывном пункте, не свидетельствовала об энтузиазме и патриотических порывах. В большей степени людьми руководило привычное чувство долга и обязанности. Атмосфера призывных участков — истерические вопли женщин, пьяные песни под гармошку и мрачные лица уходящих мужчин.

Мобилизация и отправка на фронт — еще один этап естественного отбора (после раскулачивания и чисток ГПУ и НКВД, уничтожившего самую трудоспособную и мыслящую часть народа): умеющие «устраиваться» с успехом делали это, оказываясь в числе тех, кому полагалась бронь (освобождение от воинской обязанности). Люди честные, преданные чувству долга, уходили на фронт и там погибали, ловкачи и жулики оставались в тылу. Бытующие в современном российском обществе патернализм, нежелание честно и добросовестно трудиться («дураков работа любит»), пьянство и воровство — генетические последствия такого естественного отбора.

Так сложилась моя судьба, что мне пришлось пережить разные стороны войны: и фронт, и тыл, и плен, и послевоенное становление.

И на фронте и в тылу я многократно убеждался в том, что для руководства страны цена отдельно взятой человеческой жизни считалась ничтожной. Ради успеха, не важно, местного или стратегического, считалось возможным жертвовать жизнями, сообразуясь лишь с тем, сколько еще «карандашей» остается для последующего использования. Так же как если бы речь шла о количестве снарядов или кирпича. Эта идеологическая установка проводилась по всей цепочке управления от командующего фронтом до командира взвода.

Не случайно соотношение потерь победителей и побежденных четыре к одному, а если считать только непосредственных участников боевых действий, то, как говорят, восемь к одному!

Что же заставляло российского солдата безропотно подставлять себя под огонь, идя на верную смерть в лобовых атаках? Этот феномен, по-моему, еще ждет своего исследования.

Я считаю, что главным фактором такого поведения являлось врожденное чувство долга в сочетании с огромной, чисто физиологической выносливостью.

Во время войны из уст в уста передавался анекдот: американцы на Западном фронте отказались занять окопы из-за того, что им не выдали компот. Может быть, это обидная для них шутка, но я видел, как содержится американский или английский солдат, и свидетельствую с полной убежденностью: воевать и побеждать в таких условиях, в которых это делали российские солдаты, не смогут солдаты любой из европейских стран.

Еще один пример, подтверждающий сказанное.

На фронте встречались представители разных народов России. И жители Кавказа, и представители малых народов Сибири, все они сражались на равных с русскими, делили с ними все трудности изнурительных боевых будней. А вот представители народов Средней Азии, кроме, пожалуй, казахов, воевали, как правило, плохо.

Читаем теперь в газетах и видим по телевидению, как те же таджики, узбеки и киргизы умело воюют в Афганистане и в своих междоусобицах, ничего похожего нельзя было видеть на фронтах минувшей войны. Она была им не нужна, чувство долга перед Россией они не испытывали.

Неимоверные тяготы легли на плечи тех, кого называют теперь «тружениками тыла». Городское население страны можно было оставить совсем без продуктов, ограничиваясь хлебным пайком, совсем перестать производить предметы одежды и быта, переориентировав все производственные мощности на военную продукцию. И ничего: умирающее с голоду, одетое в довоенные износившиеся лохмотья население будет работать на оборону по 12 часов в сутки.

Какие мотивы такой самоотверженности?

Конечно, были митинги с обязательным присутствием на них, где произносились патриотические речи. Но энтузиазма, порожденного «любовью к социалистической родине и вождю народов товарищу Сталину», я не наблюдал. Главным в этом поведении было все то же присущее людям чувство долга и, что имело не последнее значение, заработок, и кусок хлеба по карточкам.

Может быть, не главное, но значительное место имело принуждение. На фронте — заградотряды, военные трибуналы и штрафные роты, в тылу — кабальные условия труда, законодательно оформленные и подкрепленные судебным преследованием за малейшие нарушения трудовой дисциплины.

Положение на селе, где труд крестьян был закабален еще до войны колхозным строем, превращенным в худшее представление барщины, замечательно описано в произведениях Ф. Абрамова и последней поэме Твардовского.

При всем этом, безусловно, имело место и общее понимание необходимости терпеть все эти неимоверные трудности во имя победы над врагом. Тому доказательства — широко развернувшееся партизанское движение в оккупированных частях страны, поведение военнопленных, несмотря на испытание голодом отказывавшихся от предлагаемого сотрудничества с противником.

Особое отношение у меня к личности Сталина и его роли в войне.

Еще во время войны я видел и чувствовал, что «готовность отдать жизнь за Родину, за Сталина», якобы свойственная бойцу, идущему в бой, о которой вовсю говорилось и писалось, не соответствует действительности. Эскадрон, рота или взвод, направляющиеся к переднему краю, чтобы занять место в окопах, идут туда, подчиняясь чувству долга и дисциплине. В боевых столкновениях с врагом думать о Сталине нет времени и места: перед тобой враг, если не ты его, то он убьет тебя.

Сразу после войны, когда заговорили о том, что Победа — это гениальное сталинское руководство боевыми операциями, когда Сталину присвоили титул гениального полководца всех времен и народов, я стал задумываться над действительной его ролью в войне.