Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

13 января Че, возвращаясь к своей роли педагога, исполнению которой помешала война, открыл на базе Ла-Кабанья Военную академию культуры. Он стремился продолжить обучение кампесинос из своей колонны грамоте, а также указать этим крестьянам, вынужденным взяться за оружие, на наличие в жизни иных возможностей. В числе преподавателей этой академии вскоре предстояло оказаться поэту Николасу Гильену и пианистке Энрикете Аламанса. Студенты Гаваны должны были преподавать грамоту и начальные курсы общеобразовательных дисциплин.

В Гаване Че продолжал поддерживать строгую дисциплину и вел такой же спартанский образ жизни, что и в Сьерре. Он жил на базе, в домике из четырех комнат, где размещались Алейда, Оскар Фернандес Мель и ординарцы. Он управлял лагерем из крохотного кабинетика до тех пор, пока доктор Адольфо Родригес де ла Вега не сказал ему напрямик: "Пойми, это просто дерьмо какое-то. Ты не можешь, сидя здесь, командовать полком - стоит только взглянуть со стороны". Подростков, состоявших при его штабном подразделении - Вильегаса, Аргудина, Касте-льяноса и Эрмеса Пенью - он держал под строгим отеческим надзором, запрещал им пользоваться гарнизонными автомобилями и наказывал мальчишек, когда те удирали в Гавану, поражавшую их юное крестьянское воображение. Со дня на день из Мексики должен был приехать его друг Хулио Касерес – Эль Патохо.

Че организовал несколько маленьких мастерских для того, чтобы самостоятельно готовить необходимые запасы, и назначил руководить ими Орландо Боррего, своего лейтенанта, а до того - практичного студента, обучавшегося бухгалтерскому делу, который присоединился к колонне в горах Эскамбрея. Они эвфимистически назывались Свободными мастерскими Ла-Кабанья.

Тем временем непродолжительные судебные процессы и последующие казни батистовских палачей породили первые признаки напряженности между неоперившейся Революцией и американским правительством. С одной стороны, не были удовлетворены запросы об экстрадиции сенатора Мансферрера, который на своей яхте прибыл в Майами, прихватив 17 миллионов долларов, присвоенных из государственной казны, и Вентуры, одного из самых жестоких убийц, носивших форму полиции Батисты. С другой стороны, сенатор Уэйн Морс обвинял Революцию в том, что онабез разбора расстреливает своих противников. Это обвинение было повторено журналом "Ньюсуик" и явилось началом крупномасштабной антикастровской кампании, которую американская печать ведет до сих пор.

По сообщению британского историка Хью Томаса, 20 января были расстреляны двести солдат и полицейских, ревностно служивших режиму Батисты. Расследования и казни проходили в обстановке, накаляемой ежедневными сообщениями средств информации о находках тайных захоронений прежнего режима, проводившихся при нем пытках, насилиях и убийствах безоружных молодых людей. Тайные захоронения были открыты для всеобщего обозрения, были найдены досье, касавшиеся резни среди беззащитных кампесинос во время наступления в Сьерра-Маэ-стре. Репортер "Чикаго трибюн" Жюль Дюбуа рассказал американским читателям об одном из процессов: осужденный полицейский признался в том, что во время городских волнений подверг пыткам и убил по меньшей мере семнадцать молодых людей. Фидель начал контратаку против американской кампании с Речи, произнесенной 21 января в Национальном дворце. В ней он сравнивал преступления, совершенные в период диктатуры с теми, которые были осуждены в Нюрнберге, и заявлял о праве народа на осуществление правосудия и исполнение приговоров Он попросил поднять руки тех, кто считает, что мучители должны ответить перед судом. Согласно воспоминаниям Карлоса Франки, который был тогда редактором газеты "Революсьон", "в ответ на вопрос Фиделя раздалось оглушительное "Да!"". Частный общенациональный опрос показал, что 93 процента населения одобряют суды и казни. Че присутствовал на этом собрании но не принял участия в выступлениях. А в это же самое время журналисты - и не только его друзья, но и многие другие профессиональные деятели латиноамериканской печати - приступили к осуществлению "Операции "Правда"", которую они стремились противопоставить утверждениям, исходившим из США.

Давление со стороны Соединенных Штатов было чрезвычайно жгучим вопросом. Среди сторонников революции по этому поводу кипели страсти; Фидель понимал, что уступить нажиму сейчас, на ранней стадии революции, будет равнозначно отказу от суверенитета Кубы в дальнейшем. "Революсьон" писала, что расстрелы являлись возмездием "варварам, которые вырывали у людей глаза, кастрировали, жгли огнем, отрывали яички и сдирали ногти, запихивали железки в женские влагалища, жгли ноги, отрезали пальцы - тем, чьи действия, мягко выражаясь, представляют собой ужасающую картину". А далее газета подводила резюме: "Только вчера мы слышали, как Че отвечал группе ополченцев, желавших преподать урок кое-кому из осведомителей, до сих пор находящихся на свободе: "Ни вы, ни кто-либо еще не может брать это дело в собственные руки. Имеются революционные трибуналы. Если кто угодно попытается действовать по собственной инициативе, я прикажу арестовать его и судить судом революционного трибунала так же как и преступников против народа".

Без сомнения, Че был сторонником революционного судопроизводства, но рассказы кубинских беглецов о том, что он был "мясником из Ла-Кабаньи", руководившим большей частью расстрелов в Гаване, являются чистейшим вымыслом. В Ла-Кабанье размещались 1-й и 2-й Революционные трибуналы; первый рассматривал дела полицейских и солдат, а второй (у которого не было права вынесения смертных приговоров) - дела гражданских лиц. Революционный трибунал № 1, председателем которого был Мигель Анхель Дуке де Эстрада, выносил смертные приговоры лишь в редких случаях; в январе их было не больше двух дюжин. Че не присутствовал на заседаниях трибунала, но рассматривал апелляции по своей должности коменданта. Вряд ли он испытывал какие-нибудь сомнения при утверждении приговоров: он верил в то правосудие, которое осуществлял, а за последние несколько лет приобрел очень трезвый подход к вопросам жизни и смерти.

* * *

21 января в Гавану прибыла Ильда Гадеа с дочерью Ильдой Геварой. Девочке было уже почти три года. В аэропорту их по просьбе Че встречал Оскар Фернандес Мель. Но вскоре они все же встретились - впервые после мексиканских времен. По словам Ильды, "Эрнесто, со своей обычной откровенностью, рассказал мне о другой женщине, которую он встретил во время сражения за Санта-Клару... Сначала он возражал против развода, но, по моему мнению, никакого другого решения не было".

Их беседа, возможно, ограничивалась обсуждением ранее принятых решений о разводе и о судьбе ребенка. Маленькой Ильде вместе с матерью предстояло провести некоторое время на Кубе. Сохранилась фотография Че с дочерью: комната в каком-то доме, Че в клеенчатой куртке разговаривает с маленькой Ильдой; рядом кукла такой же величины, как и дочь, белая и неподвижная. Девочка, опершись на руку подбородком, внимательно слушает, не глядя на отца. Кукла была куплена группой товарищей Че в подарок для его дочери, так как у него самого вовсе не было денег.