Жак Аттали - Карл Маркс: Мировой дух

В ноябре 1868 года Энгельс встревожился, видя, что Маркс снова по уши в долгах. Он спросил, сможет ли семья, уплатив по всем обязательствам, жить на 350 фунтов в год, которые он обязуется присылать поквартальными перечислениями начиная с февраля 1869 года Маркс конечно же согласился — а там будь что будет!

Двадцать второго декабря Маркс получил верноподданническое письмо от Бакунина — верх лицемерия: «Я не знаю другого общества, другой среды, кроме мира рабочих. Мое отечество будет теперь Интернационал, одним из главных основателей которого ты являешься. Итак, ты видишь, дорогой друг, что я — твой ученик, и я горжусь этим».

В следующем году в Америке ускорился технический прогресс, а в Европе надвигалась война. Изобретенный Джорджем Вестингаузом пневматический тормоз, который срабатывал от давления сжатого воздуха, сократил на девять десятых тормозной путь локомотивов; была достроена трансконтинентальная железная дорога Нью-Йорк — Сан-Франциско; первый подводный кабель соединил напрямую Францию с США. Пока Наполеон III предлагал Австрии и Италии странный союз вчерашних врагов против вчерашнего друга — Пруссии (Бисмарк не позволил осуществиться этому плану), императрица Евгения торжественно открыла Суэцкий канал.

Во Франции обострялись социальные конфликты. Забастовка полутора тысяч шахтеров в Рикамари обернулась бунтом, армия стреляла без предупреждения, убив тринадцать человек. Тридцать семь членов парижских секций Интернационала, в том числе Варлен и венгр Лео Франкель, были объявлены в розыск и арестованы. Выйдя на свободу, Варлен объединил все профсоюзные организации столицы и основал «Грошовую кассу» (Caisse du sou), оказывавшую помощь парижским кожевенникам и женевским строительным рабочим. Его кооперативный ресторан «Котелок» на улице Мазарин пользовался огромным успехом.

Чувствуя, что атмосфера во Франции накаляется, Маркс подготовил к переизданию свои статьи о государственном перевороте 1851 года. 15 февраля 1869 года он отправил из Лондона Полю и Лауре Лафаргам, у которых только что родился сын (он даст ему прозвище Fouchtra — «черт побери!»), письмо, показывающее, какое наслаждение ему доставляло злословить о всех и каждом. В пятнадцати строчках он разнес по кочкам шестерых:

«Дорогой Поль и обожаемая Какаду [одно из прозвищ, которым он наделил в то время Лауру], вам известно мнение Фальстафа о стариках: все они циники. Так что не удивляйтесь, что я обойду вниманием упрямый факт — мое затянувшееся молчание… Одилон Барро — это nullité grave… Что до Эмиля де Жирардена, то в его постоянном стремлении ловко претендовать на звание одновременно проходимца, утописта и критика есть что-то cloche. Я бы ему руки не подал… Раз уж речь зашла об этой vieille cocotte [44] Nullité grave — полное ничтожество; cloche — жалкое; vieille cocotte — старая кокотка (фр.). Даниэле Штерне, один друг спросил меня, не является ли Бланки одним из таких „нереспектабельных“ людей, как Брэдло [первый английский депутат, отказавшийся приносить присягу на Библии]. Я спросил его, был ли „респектабельным“ его герой — Каталина». Это единственный известный намек на гомосексуализм в написанном Марксом.

Затем он переходит к политическим делам, чтобы отхлестать по щекам еще двух человек: «Один старый знакомый, русский Бакунин, затеял очаровательный заговорчик против Интернационала. Когда провалилась его затея с Лигой мира и свободы, он вступил в швейцарскую секцию нашего Товарищества в Женеве. Обвел вокруг пальца старика Беккера, всегда скорого в деле, но не слишком скорого умом…» Далее он говорит о технической стороне дела: «Наш Интернационал очень хорошо продвигается в Германии. Наш новый план, предложенный мной, разрешающий индивидуальное членство и продажу за пенни вступительных заявлений с одним из наших лозунгов, напечатанных по-немецки, по-французски и по-английски, работает очень хорошо». На самом деле в кассе Генерального совета Интернационала было только 50 фунтов стерлингов, и лишь небольшое число членских билетов, посланных Марксом в Германию, вернулось назад с отметкой об оплате вступительного взноса.

С другой стороны, Карл сообщает в этом же самом письме Полю и Лауре о своем намерении вскоре навестить их в Париже, куда ему въезд запрещен, в особенности после того, как он объявил о скором переиздании в Лондоне своей книги 1852 года о государственном перевороте Луи Наполеона Бонапарта. Он хотел обсудить перевод «Капитала» на французский язык с двумя переводчиками, с которыми заключил предварительную договоренность, — Шарлем Келлером и Эли Реклю, — а также посмотреть на внука. Он велел Лафаргам не говорить об этой планируемой поездке в своих письмах, которые могут перехватить. Его собственное письмо как раз и перехватили. К Лафаргам на улицу Сен-Сюльпис тотчас явился полицейский инспектор, спросивший, не прибыл ли господин Маркс.

Двадцать третьего июня 1869 года в Лондоне вышло новое издание «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» с таким предисловием: «Выражаю надежду, что мое сочинение будет способствовать устранению ходячей — особенно теперь в Германии — школярской фразы о так называемом цезаризме. При этой поверхностной исторической аналогии забывают самое главное, а именно, что в Древнем Риме классовая борьба происходила лишь внутри привилегированного меньшинства, между свободными богачами и свободными бедняками, тогда как огромная производительная масса населения, рабы, служила лишь пассивным пьедесталом для этих борцов. Забывают меткое замечание Сисмонди: римский пролетариат жил на счет общества, между тем как современное общество живет на счет пролетариата. При таком коренном различии между материальными, экономическими условиями античной и современной борьбы классов и политические фигуры, порожденные этой борьбой, могут иметь между собой не более общего, чем архиепископ Кентерберийский и первосвященник Самуил».

Тогда же, в июне, Маркс ходатайствовал о получении британского гражданства. Ему отказали.

В июле у Лафаргов шесть дней гостил некий Алан Уильяме, не потревоженный ни таможней, ни полицией. Это был не кто иной, как Карл Маркс, вновь увидевший французскую столицу, куда он не заглядывал уже двадцать лет. Он ничего не пишет о том, какой шок, должно быть, испытал, гуляя по Парижу, преображенному префектом Османом. Правда, голова у него болела о другом.

Несмотря на разочарование, связанное с первым томом «Капитала», он уже думал о продолжении. В нем он намеревался подробно изложить свое представление о саморазрушении капитализма, а пока представил некоторым доверенным людям свою общую теорию истории и кризиса, в том числе Лафаргу, который так рассказывает о их беседе: «Больше всего я жалею об утрате заметок, написанных в тот вечер, когда Маркс изложил мне, с обилием доказательств и размышлений, что было ему свойственно, свою гениальную теорию развития человеческого общества. У меня было такое впечатление, будто с моих глаз спала пелена. Впервые я ясно почувствовал логику мировой истории и мог свести к материальным первопричинам внешне столь противоречивые явления развития общества и человеческой мысли. Я был ослеплен и сохранил это впечатление на годы… Мозг Маркса был вооружен множеством фактов, извлеченных из истории и естественных наук, а также философских теорий, познаниями и наблюдениями, накопленными за время длительного умственного труда, которые он великолепно умел использовать».