Лита Чаплин - Моя жизнь с Чаплином

Как ни странно, единственным человеком, чьим обществом я наслаждалась, была Мэрион Дэвис. Я проводила многие дни в ее доме в Санта-Монике. Уверена, я ей нравилась, иначе она не стала бы приглашать меня — но я не обольщалась и никогда не думала, что она считает меня закадычной подружкой. При всем ее оживлении в Сан-Симеоне, она была по существу одинокой молодой женщиной, и, я думаю, она видела во мне незрелую, но такую же одинокую девушку, перед которой ей не надо играть роль.

Мэрион, пожалуй, не была алкоголичкой — по крайней мере, в те дни, — тем не менее в ее руке обычно был бокал шампанского, а поблизости бутылка, а то и две. Я соглашалась немного выпить из любопытства, но легкое головокружение сразу же отпугивало меня, и я возвращалась к содовой. Чаще всего мы сидели на террасе, и поначалу Мэрион бывала такой же искристой, как ее шампанское, она шутила, делилась сплетнями, давала мне остроумные советы по поводу брака и материнства, хотя у самой не было подобного опыта. Она принималась говорить о Чарли, но всегда только как о друге, а не как об артисте и, разумеется, не как о любовнике. Я все еще не могла заставить себя спросить ее, когда они в последний раз занимались любовью.

Понемногу, особенно в те дни, когда вино ударяло ей в голову, она изливала мне душу, разумеется, не потому что нуждалась в моей помощи, думаю, просто она чувствовала, что мне можно доверять.

— Быть женой Чарли, должно быть, самая трудная работа в мире, — как-то раз сказала она, и улыбка сошла с ее лица.

— Почему ты так говоришь?

Она пожала плечами.

— А как же иначе? Он — самый великий в кино, не так ли, милая? Даже если бы он не был таким выдающимся, даже если бы он обладал двадцатой долей того таланта, которым обладает, он все равно не мог бы оставаться обычным человек перед всеми, кто ему рукоплещет Никто не может. Но для жизни это не подарок. Милдред Харрис была не святая, но не такой уж плохой она была, а Чарли быстренько распростился с ней.

Я осторожно спросила:

— Как это было, Мэрион?

— А разве Чарли не рассказывал тебе о ней — со своей колокольни, разумеется?

— Чарли вообще мало что мне рассказывает. Тебя, наверное, удивит, как мало я о нем знаю… или о людях в его жизни.

— Мм… Ну, никто не сказал бы, что Милдред была тихоней, до того, как Чарли женился на ней. Может быть, она любила его, но уж точно считала его билетом на вершину киноолимпа. Плохо ли это? Не знаю, может и да, но я знаю, что она старалась быть хорошей женой для него, а он вышвырнул ее после пары лет брака, как ненужный хлам. Она добилась от него каких-то денег, но только после того, как ему пришлось это сделать. Итак, она получила деньги, казалось бы, все прекрасно? Но она ведь почти дитя, и я слышала, она отчаянно пьет.

Все это звучало страшно — и страшно походило на правду.

— Я чувствую себя предательницей, обсуждая Чарли подобным образом, поскольку я к нему очень хорошо отношусь, — сказала Мэрион. — Но подумай о себе, Лита, и о ребенке. И о том ребенке, который будет, потому что, сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит, а Чарли — волк. У меня нет никакой информации, просто знаю я таких дамских угодников. Чарли когда-нибудь причинит тебе боль, дорогая, — когда и как, не знаю, — но будь осторожна. Или мне лучше помалкивать?

Вместо того чтобы слушать неприятную правду, я воспользовалась моментом и спросила:

— Мэрион, а ты и Чарли — вы спите?

Она вспыхнула.

— С чего ты это взяла?

— Да или нет?

— Нет, — ответила она.

Потом размеренно произнесла:

— Было дело, но еще до тебя, и потом ни-ни. Ах, а почему ты спрашиваешь? Что он говорил тебе? Откуда у тебя эта мысль?

Я была удовлетворена: она говорила правду.

— Извини, — сказала я. — Мне не следовало быть такой тупой. Ты не стала бы одновременно и крутить роман с моим мужем, и дружить со мной. Я иногда говорю такие глупости.

— Ничего страшного, — улыбнулась она. — Подумай сама: если бы я даже сохла по нему, что мне толку от твоего мужика? Я тебе уже говорила, что о нем думаю — он отличный парень, конечно, но ни одна женщина в здравом уме и трезвой памяти не стала бы в него влюбляться, потому что ни к чему хорошему это не приведет. Ну, а если бы я решила просто перепихнуться, я была бы точно идиоткой — У. Р. наверняка узнал бы. И могу тебя уверить, рисковать этим не стоит ради сотни самых классных мужиков.

В следующий раз, когда я видела Мэрион, она выпила устрашающее количество и говорила о себе и Уильяме Рэндольфе Херсте.

— Боже мой, я отдала бы все, чтобы выйти замуж за этого глупого старика, — начала она медленно и задумчиво. — Не из-за денег и благополучия. Он мне дал больше, чем мне когда-нибудь понадобится. И не из-за удовольствия быть в его компании. Когда он начинает выступать, я не знаю, куда мне от скуки деться. И не потому, что с ним хорошо трахаться. В любой момент я могу найти десятки любовников. Знаешь, что он дает мне, дорогая? Он дает мне ощущение, что я для него чего-то стою. Вся эта куча денег — ерунда. У него есть жена, которая никогда не даст ему развод. Она знает обо мне, но в то же время все понимают, что если она захочет приехать на ранчо на неделю или на уик-энд, мне надо будет выметаться. И еще он храпит, и еще бывает ужасно жалким, и у него сыновья того же возраста, что и я. Но он добр со мной, и я никогда его не брошу.

Мэрион часто говорила о практической стороне отношений. Она говорила о времени, когда узнала, что Херст проявлял интерес к хорошенькой блондинке из Нью-Йорка. Хотя Мэрион не была ревнивой, она пошла к нему и сказала, что не собирается отдавать ему свои лучшие годы, если никак не защищена. Она видела слишком много девочек, которые из-за любви теряли голову, и молодость, и красоту, а потом их выбрасывали, и они оставались ни с чем. Херст сразу все понял. Он подарил ей дом в Санта-Монике, целое состояние в виде драгоценностей, отель в Нью-Йорке и другие капиталы, которые гарантировали ей жизнь в роскоши и кредитоспособность.

— Скажи мне, Мэрион, — поинтересовалась я, — а ты любила бы его так же сильно, если бы он не обеспечивал тебя так хорошо?

Она посмотрела на меня так, словно я не в своем уме.

— Любить его! — закричала она. — Со всеми теми недостатками, которые я назвала? Да я и дня с ним не осталась бы! Девушки стареют, милая, и им нужно держать ухо востро, когда они связывают себя с такими мужчинами, как наши. Это я и пытаюсь тебе объяснить. Чем раньше ты поймешь это, тем больше шансов избежать лишних страданий!

За день до предполагаемого возвращения Чарли из Нью-Йорка мне позвонила Мерна Кеннеди, которая только что вернулась в Лос-Анджелес после почти двухлетнего турне с водевилем. Я настояла, чтобы она пришла ко мне и осталась на ужин. Мы кинулись друг другу в объятия, словно давно не видевшиеся сестры, какими мы и были в некотором смысле. Мерна изменилась и во многом к лучшему. Ее разговоры по-прежнему были немного с перчиком, но она избавилась от вопиющей вульгарности в поведении и манере одеваться. Она обняла мою маму, словно собственную мать, и проявила большой интерес к ребенку.