Лита Чаплин - Моя жизнь с Чаплином

Голос Чарли был таким оглушительным, что даже мама, которая, приехав в Коув-Вэй, благополучно поселилась в задней части дома, пришла из детской комнаты с озабоченным видом. Я сделала знак головой, чтобы она вернулась обратно, и ворвалась в комнату Чарли, захлопнув за собой дверь. Я была в бешенстве. И я его не боялась.

— Если ты орешь на меня наедине, это одно дело, — бушевала я. — Но ты унизил меня, как никто не унижал меня в жизни! А тебя не волнует, что они подумают о тебе?

Он смотрел на меня, пытаясь определить, всерьез ли я это говорю.

— Что они подумают обо мне? Это что, главная проблема в твоей жизни? Что эти недоумки подумают обо мне?

— Зачем ты устроил эту дикую сцену? Зачем ты меня так унизил?

Он все еще был багровым.

— Довольно, Лита! Мы не можем жить вместе! Видит бог, я всегда всем желал только добра. Но ты губишь меня, ты заставила меня жениться с одним ребенком, а теперь пытаешься окончательно доконать вторым. Все, с меня хватит, ты не нужна мне, я хочу одного: чтобы меня оставили в покое и дали мне работать. Я презираю тебя, я проклинаю тот день, когда ты вошла в мою жизнь, мне отвратительны эти ублюдки, твои друзья, я…

— А Чарли-младший? Он тоже отвратителен тебе? — спросила я осторожно.

— Ага, теперь ты будешь давить на жалость! Черт подери, как убедить тебя, что все, связанное с тобой, невыносимо?

Его лицо было красным, а на виске так пульсировала вздувшаяся вена, что, казалось, его может хватить удар. Теперь я уже была не столько взбешена, сколько обеспокоена, и сказала тихо.

— Что ж, наверное, пора поговорить о разводе.

— Да, — накинулся он на меня. — К этому ты и вела — к разводу. Вытрясти из меня деньги и провести остаток дней в роскоши со своими сородичами-мексиканцами! Я давно думал, когда, интересно, ты заговоришь об этом?

После этого мой муж, которому претило любое физическое насилие, потянулся к столу, открыл выдвижной ящик и достал револьвер. Его красивая рука тряслась, но он направил его на меня.

Это выглядело нелепо, и я испугалась, но не от мысли быть убитой. Я не могла представить себе, что он нажмет на курок. Меня испугали дикость его высказываний и вся эта мелодраматическая чушь.

Я продолжала стоять, пока он размахивал револьвером и выкрикивал безумные угрозы и проклятия. Он остановился лишь после того, как кто-то начал отчаянно барабанить в дверь, и мы услышали, что мама требует впустить ее. Чарли заморгал, кинув взгляд на револьвер, очевидно, поняв, как он шумел, и быстро положил оружие обратно в стол. Расправив плечи, он открыл дверь и дал войти маме, которая в смущении смотрела на нас.

— Я немного потерял контроль над собой, но теперь все в порядке, — сказал он вежливо, словно его недавние крики не имели никакого значения. — Не о чем беспокоиться. Вам обеим надо отдохнуть.

Он мягко выпроводил нас, закрыв за нами дверь, явно убежденный, что я не скажу маме о пистолете.

Самое интересное, что я действительно не сказала. Я сообщила маме о нашей перепалке, но деталей не уточняла. Я уже давно перестала откровенничать с ней: слишком часто она повторяла, что не следует вмешивать ее в наши отношения.

Сидней Эрл Чаплин родился 30 марта 1926 года, на пять недель раньше срока. Его рождение было таким же легким, каким трудным было рождение Чарли-младшего.

Позднее, когда они росли, Чарли проявлял к обоим мальчикам искреннюю, хотя и неровную, любовь, но в 1926 году его отцовских инстинктов наблюдать не приходилось; казалось, он делит свою энергию между съемками «Цирка» и нарастающей ненавистью ко мне. Тема развода теперь занимала его полностью, и ни по какому иному поводу он со мной не общался. По его словам, я стала просто камнем на его шее, от которого он поскорее хотел освободиться. Я заманила его в ловушку, говорил он, но он покажет мне, как он расправляется с мексиканскими бродягами.

Он так страстно предавался этим обличениям, что истерические напоминания о моих прегрешениях против него ожидали меня буквально каждый вечер, когда он возвращался домой. Но как бы он ни нападал на меня и как бы ни обижал, какой бы предательницей меня ни объявлял, я все больше понимала: не может быть, чтобы причина его все более дикого и неуравновешенного поведения была только во мне. Почему он так жестоко и грубо набрасывался на меня? Почему, когда я старалась молчать и ничем не раздражать его, он продолжал рвать и метать, а его глаза были такими злыми? Может быть, это груз славы и ответственности давил на него? Я не могла поверить, что причина исключительно во мне.

Наконец, сама уже на грани срыва, я снова высказала предположение, что, наверное, лучше развестись.

— Я разведусь с тобой, когда сочту нужным и только на моих условиях, — заявил он. — Я расплачусь с тобой, но когда это будет удобно мне. И не вздумай болтать об этом в газетах и вообще где бы то ни было. Я могу устроить, чтобы тебя убили. Есть люди, которые сделают это легко и быстро, им не понадобится напоминать. Какую смерть ты предпочитаешь?

Снова Чарли вел себя так мелодраматично, что я не могла воспринимать его угрозы всерьез. А вот его самого я воспринимала вполне серьезно, и старалась по возможности говорить спокойно.

— Что ты имеешь в виду под «расплатиться»? — спросила я. — Ты слишком возбужден сейчас, и я уверена, ты говоришь, не то, что думаешь… но с чего ты взял, что я хочу, чтобы ты расплатился со мной? Ужасно, что ты говоришь это. Я не продажная женщина, я твоя жена. Я дала тебе двух сыновей. Как я…

Он кивнул в ответ.

— Да, ты дала мне двух сыновей, хотелось бы еще убедиться, что я — действительно их отец.

Я старалась никогда не плакать перед ним, но теперь не выдержала. Я была слишком расстроена и разрыдалась. Ничуть не смущаясь, он продолжал твердить свои маниакальные угрозы. Он знает, кто я такая. Он освободит меня, когда закончит картину и не раньше. Если я посмею сама бросить его, он сделает все, чтобы испортить мою репутацию так, что даже моя семейка голодранцев не захочет иметь со мной ничего общего. Он знает, что мне нужны его деньги, но если я собираюсь звонить адвокатам, лучше не беспокоиться, его доходы и собственность надежно защищены, так что через суд мне никогда ничего не получить. Он предупредил меня, что был в здравом уме и трезвой памяти, когда говорил о том, чтобы убить меня. Я ведь знаю Уильяма Рэндольфа Херста? Так вот, достаточно Чарли обратиться к нему, и Херст уберет меня.

На следующее утро и еще несколько дней я просыпалась с ощущением, что безумие моего мужа мне просто приснилось. Фильмы Чарли представляли его как человека сердечного и заклятого врага любого насилия. Тогда я вспомнила, что нет сна страшнее, чем реальность. Он ненавидел меня и хотел избавиться. Он настолько был этим озабочен, что, как я узнала несколькими месяцами позже, установил в моей спальне подслушивающие устройства. Он разработал план: когда мы с мамой оставались в доме вдвоем, слуги должны были прослушивать наши разговоры через передатчик, установленный в подвале, и докладывать ему. Если бы я привлекла его к суду, он должен был быть подготовленным. В конечном итоге, как я узнала, слуг освободили от этого задания. Они были не в состоянии представить ему сколько-нибудь существенные сведения, просто такой информации не было.