Иоанна Хмелевская - Автобиография. Старая перечница

Предложу ему попробовать. Хоть немного, недели две, а не два года, в конце концов, я тогда была моложе, чем он сейчас.

А еще я была чрезвычайно загружена. Ни минуты свободной. А пан Тадеуш все пытал меня о каких-то «Шляхах», «Стоках», других злачных местах, о ночной жизни людей пера… Спятил он, что ли? Моя ночная жизнь заключалась в разложенной чертежной доске (разложить ее можно было лишь тогда, когда все в семье лягут спать и в комнате освободится клочок пространства) и пишущей машинке, а до знаменитостей мне не было никакого дела.

А не снобизм ли вообще стремление завести приятельство со всякими знаменитостями? Напишет какой-нибудь придурок пару стишков, издаст книжонку и уже раздувается от гордости — как же, он вращается в обществе великих мира сего. Потому что вместе со знаменитостями шляется по шляхам и валяется по стокам?

И пану Тадеушу непременно хотелось запихать меня в один мешок с такими?

Нет, я ни за что не признаюсь, что одержима манией величия, в которой меня тоже старались обвинить. Ну не вижу я себя этакой раздутой от спеси знаменитостью, отгоняющей от своего высокого порога всякую мелкую шваль. Тоже мне нашлась царица Савская или другая какая кретинка, разбрасывающая перчатки тиграм и леопардам. Ну уж нет, если что где когда-нибудь и проскользнуло, так это недоразумение. И я из последних сил стараюсь надеяться, что уж такой невообразимой дурищей я все же никогда не была.

Подводя итоги, могу лишь сказать: только Господу Богу ведомо, почему пан Тадеуш пытается сделать из меня совсем другого человека. Объяснение напрашивается одно. Такая, как есть, я ему ужасно не нравлюсь…

И вообще мне уже надоело его бесконечно тянущееся интервью и та дура баба, которой оно посвящено. Меня много раз спрашивали, что я думаю о книге пана Левандовского. Я не отвечала толком, со злостью ограничиваясь обещанием ответить в письменном виде. Что и делаю.

В произведении пана Левандовского я вижу самый существенный недостаток, а именно — главную героиню.

Есть у меня к пану Тадеушу еще одна претензия. К себе тоже, и неизвестно, которая из них сильнее. К себе, наверное, посильнее будет, но не люблю я этого слишком афишировать…

Во время одной из загранпоездок, в Париже, перед нами появился фургончик, на заду которого в качестве рекламы пива фигурировал… розовый слон. Ну в точности, абсолютно и бесспорно такой, каким я придумала его еще в «Лесе».

Минутку, спокойно. «Леся» я написала в 60-х годах, почти сорок лет назад. Так долго реклама не могла продержаться, она явно появилась позже, а значит — ее стибрили у меня. Плагиат! Что они себе думают, немедленно вызываем их в суд!

Я не сомневаюсь, что рекламщик пива моего «Леся» не читал и розового слона, плод белой горячки, придумал самостоятельно, но кто знает? А вдруг этот изобретатель рекламы по происхождению поляк, да если даже это просто случайность, грешно ею не воспользоваться. Пусть фирма с ходу опровергнет мои претензии и я не получу никакого возмещения, но ведь дело не в деньгах. Зато реклама какая!

Следовало что-то сделать, что-то предпринять, ну хотя бы связаться с рекламным отделом фирмы, привлечь французского адвоката или нашего, словом, хоть кого-нибудь. Пан Тадеуш французский знает лучше меня. А если и не лучше, то говорит на нем бойко, пусть грамматика и хромает, но зато запас слов у него больше. В любом случае какой-то резонанс бы получился, а учитывая хваткую и агрессивную прессу, у нас и шансы были.

В свое время мы с паном Тадеушем с общего согласия отказались привлечь к ответственности обанкротившееся издательство, выпустившее по-пиратски одну из моих книг. Ни гроша мне за нее они не заплатили. Однако мы оба решили, что сумма в тысячу двести злотых не стоит времени и наших сил; раз уж нам повезло жить в стране бесправия, все равно ничего не получим. И еще был случай, когда мы с ним, тоже действуя в согласии, не вцепились в плагиат, сотворенный некой кретинкой, и не привлекли ее к ответственности. Тем более следовало нам теперь хоть за слона ухватиться. Мы сохраняем честь и достоинство, разве этого мало? Честь для нас, деньги для них, но зато реклама для всех!

Но пан Тадеуш и сам ничего не предпринял, и меня отговорил. Боюсь, не от меня ли он заразился бездействием? Во всяком случае, за это дело не взялся. А я все не решу, правильно ли мы поступили, но розовый слон мне до сих пор снится по ночам. И признаюсь как на духу, от известности во Франции я бы не отказалась.

Чтобы не перегибать палку с тотальной критикой, недовольством и угрюмостью, сменю-ка я пластинку. Пусть атмосфера немного разрядится.

Есть одно такое учреждение… как бы мне поделикатнее о нем сообщить? Ведь разруганный мною на все корки гнет средств массовой информации является все же следствием известной популярности. Оно и понятно. Каждый человек, работающий для людей, хочет быть замеченным этими людьми, хочет стать популярным. Популярность для публичного человека означает, что его заметили, узнали, может, даже и полюбили. Значит, труд его не пропал даром! Это приятно, нечего кривить душой. Да я и не кривила, меня смущали лишь проявления популярности.

Так вот, единственным учреждением, признавшим мою популярность и одновременно оградившим меня от ее тяжких журналистских последствий, является так называемое Общество «Всё Хмелевское». Именно они в полной мере воплотили мою мечту: достигнув многолетним трудом известности и популярности, я лишь пользуюсь этой популярностью. Они ничего не требуют взамен, ничего от меня не хотят, только мечтают о том, чтобы сделать мне приятное, за что Господь Бог да ниспошлет им здоровье. Честное слово, ничего от меня не хотят! Не заставляют давать интервью и выступать, а предложения, которые от них поступают, по-человечески понятные и, как правило, доставляют мне лишь удовольствие. К тому же они разыскивают для меня книги, потерянные лет тридцать назад, и я уже преисполнилась надежды, что найдут и Ливингстона, утерянного во время оккупации. Господи, ну что за чудесные люди!

Ладно, расскажу поконкретнее.

Первая наша встреча произошла в очаровательной «Шпульке». Если меня поначалу и удивил выбор места встречи, то я вскоре успокоилась. В конце концов, мне не велели лаять из-под столика, не требовали от меня публичного выступления, так что я о них и слова плохого не скажу. А закончился чудесный вечер роскошным подарком — мне преподнесли огромнейшее блюдо устриц. Не вскрытых.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я привезла подарок домой. А у меня ведь не было специального прибора для вскрытия устриц. Ну точь-в-точь как в «Дэвиде Копперфильде»! Сравнение почетное и нисколько не обидное. Однако я слишком любила устрицы, чтобы капитулировать перед трудностями. О нет, не отступлю. Окружающие меня люди были того же мнения, за работу взялась Малгося. Точно знаю, что она испробовала все подручные инструменты: всевозможные ножи и ножички, плоскогубцы, щипцы, молоток, секатор, ножницы и даже открывалку для пива. Во всяком случае, все это я ей подсовывала. Ей удалось вскрыть четырнадцать устриц, которые я жадно поглотила. У Малгоси руки были в мозолях и пузырях, а единственным утешением для нее служило то, что ее не заставляют этого есть. Не нравились ей устрицы, и все тут, что меня всегда очень удивляло.