Семён Борисов - Баженов

Из этой скромной библиотеки любимым автором Баженова стал Витрувий.

В «архитекторской команде» Баженов пробыл четыре года.

Ухтомский был довольно культурным по тому времени человеком и умел ценить таланты. Он понимал, что зрелым мастером, каким бы талантом ни обладать, нельзя стать без общего образования.

Ухтомский обратил внимание на отличные способности Баженова и записал его (1755 г.) для изучения иностранных языков в учреждавшийся тогда Московский университет.

26 апреля 1755 года, в присутствии знати, иностранцев, купцов, состоялось торжественное открытие первой в России гимназии при Московском университете.

На открытии читался манифест…

«Как всякое добро происходит от просвещенного разума, а напротив того зло искореняется, то следовательно нужда необходима о том стараться, чтобы способом пристойных наук, возрастало в пространстве нашей империи всякое полезное знание, чему подражая для общей отечеству славы сенат наш, и признав за весьма полезное к общенародному благополучию всеподданнейше нам доносил, что действительный наш камергер и кавалер Шувалов по данном в сенат донесением, с приложением проекта двух гимназий… одну для дворян, другую для разночинцев, кроме крепостных людей»…

После торжества открытия была устроена иллюминация, которая изображала Парнас с Минервой, ставящей обелиск во славу Елизаветы.

Меценатствующий царедворец Шувалов был назначен куратором университета. Часть преподавателей приглашена из Германии.

Университет помещался в старинном здании, где при Петре была остерия (кабак), а позже аптека, у Вознесенских ворот в Китай-городе. Помещения гимназистов были разграничены: дворяне жили отдельно от разночинцев и пользовались иным уходом и содержанием. Первый выпуск дал много имен, отмеченных русской историей.

Соучениками Баженова были И. П. Тургенев, М. Н. Муравьев, Д. Н. Фонвизин, Н. И. Новиков, Г. А. Потемкин (двух последних — будущего вождя масонов и влиятельного фаворита Екатерины — выгнали за неспособность), П. В. Лопухин и другие.

Фонвизин, вспоминая годы учения, рассказывает: «Учились мы весьма беспорядочно. Ибо, с одной стороны тому были причиной ребяческая леность, а с другой — нерадение и пьянство учителей. Арифметический наш учитель пил смертную чашу; латинского языка учитель был пример злонравия, пьянства и всех подлых пороков»…

Средства, отпущенные на содержание университета, оказались через год разворованными. Шувалов не без грусти отмечал в своих письмах: «Не токмо разночинцы, но и благородные ученики великую нужду терпят в платье, обуви и пище».

Баженов с яростью учил латынь, французский язык и зачитывался немногочисленными в библиотеке книгами по истории, искусству, опережая всех учеников по рисованию и общему художественному развитию. Едва ли не беднее всех был Баженов, но держался гордо и независимо. За насмешки над собой или навещавшим его отцом-дьячком жестоко колотил своих товарищей.

Посещение церквей с их прекрасной древней живописью, с поющим в полумгле хором из крепостных, гимназическое воспитание с увлечением «митологией» уводили Баженова из реального мира в смутную область экзальтированной мечтательности. Впрочем, внешняя жизнь была так безобразна, что ее не хотелось замечать. Мистическое, таинственно-религиозное настроение наблюдалось заметнее всех у Новикова, Тургенева, Невзорова, Баженова (в будущем они встретятся на тайных собраниях московской масонской ложи).

Изучение богословия и церковное толкование мифологии безжалостно усиливали путаницу в голосах учеников.

Так шли гимназические годы Василия Баженова.

Подошло время выпускных экзаменов.

Фонвизин, учившийся вместе с Баженовым, рассказал об этом следующее:

«Накануне экзамена делалося приготовление; вот в чем оно состояло: учитель наш пришел в кафтане, на коем было пять пуговиц, а на камзоле четыре; удивленный сею странностью, спросил я учителя о причине.

— Пуговицы мои вам кажутся смешны, — говорил он, — но они суть стражи моей и вашей чести: ибо на кафтане значит пять склонений, а на камзоле четыре спряжения; и так, — продолжал он, ударяя по столу рукою, — извольте слушать все, что говорить стану. Когда станут спрашивать о каком-нибудь имени какого склонения, тогда примечайте, за которую пуговицу я возьмусь: если за вторую, то смело отвечайте: второго склонения. С спряжением поступайте, смотря на мои камзольные пуговицы, и никогда ошибки не сделаете.

Вот каков был экзамен наш».

Болховитинов (митрополит Евгений), написавший первую биографию Баженова, пользовавшийся многими подлинными документами и лично знавший его, рассказывает: «Когда в 1758 году основалась в Санкт-Петербурге Академия Художеств и начальствующий над ней обер-камергер Иван Иванович Шувалов потребовал из Московского университета несколько питомцев, способных к изящным художествам, тогда Баженов назначен первым в числе таковых и отправлен в Санкт-Петербург».

Столица…

Баженов представился Шувалову, и вельможа, осмотрев юношу, остался доволен его приятным внешним видом — стройный, с тонкими чертами немного удлиненного лица. Шувалов решил представить студента императрице.

Баженова привезли в Зимний дворец. Его сопровождал Шувалов и провел через комнаты придворных. Баженов был поражен теснотой, убожеством убранства дворцовых комнат, удивительным безвкусием и лежавшей на всем печатью неряшливости: везде воняло, на стенах проступали пятна сырости.

Прошли в более парадный приемный зал.

Скоро вошла окруженная свитой, крупная и стройная, с красивым круглым цветущим лицом, молодая, веселая женщина — императрица Елизавета.

Когда подошла очередь Баженова, Шувалов вытолкнул его на середину и представил Елизавете как отменного по способностям художника. Баженов подошел ближе, неуклюже поклонился и поцеловал протянутую душистую пухлую руку. Императрица, ничего в искусстве не понимая, интересуясь преимущественно кулинарией и итальянской комической оперой, пролепетала Баженову, что ждет от него великих произведений.

В камер-фурьерском журнале отмечено, что Баженов был принят императрицей и «удостоился особого благоволения».

Но Академия художеств еще не была открыта. Баженова временно определили учеником к архитектору-интенданту Савве Ивановичу Чевакинскому, вошедшему в архитектуру из команды Ухтомского. У Чевакинского Баженов выполнил едва ли не первую самостоятельную архитектурную работу: спроектировал колокольню Никольского собора. Эта колокольня по контуру исключительно изящна, соотношения частей дают ощущение легкости, а распределение колонн и живописного орнамента не уступает лучшим работам знаменитого «обер-архитектора» графа Растрелли.