Хескет Пирсон - Бернард Шоу

«Вышло» сильно изуродованное камнем лицо, которое взялся залатать врач из Эджвера: «Зашивая чудовищную прореху на моей физиономии, доктор все из-виня лея, что игла причиняет мне боль, — поистине, он не знал, с кем имеет дело! После того как три года актеры рвали мне нервы, штопальная игла в руках хирурга приносила лишь великое облегчение. Я было хотел попросить, чтобы он положил еще несколько стежков просто ради моего удовольствия, да застеснялся: и так уж в угоду своей прихоти я испортил ему воскресный отдых, прямо стыд брал от его доброты. Как я теперь высижу в театре, на пьесе? Мне наверняка захочется опять попасть в спокойную и уютную деревенскую операционную — за окнами тишина, только где-то далеко различается пение и удары в барабан — орудует Армия Спасенпя. А этот артист в своем деле знай себе чиркает иглой — чик-чирик, — деликатно и тонко пощипывая мои чувства».

Доктор отказался получить гонорар: он был ирландец, и дублинский акцент Шоу расположил его в пользу пострадавшего. «Тут я слышу укоризненный шепот антрепренера из Вест-Энда: «А разве я когда-нибудь требовал с вас денег за кресло в театре?..» На что я отвечу так: «Уж не пробуждает ли по субботам мой акцент и у вас симпатию?..» Сверх всего доктор сказал — какое счастье, что я не погиб. А антрепренер — счел бы он это за счастье?.. В общем мой опыт блестяще удался — рекомендую испытать. Нервы подтянулись, характер смягчился. На удивление своим приятелям я стал покладистым и уравновешенным, далее отзывчивым. Правда, с лицом пока не все улажено. Ну, да вот выглянет однажды мой глаз на свет божий и кротостью выражения искупит всю наличную разруху».

Однако, продолжает он, «человек все-таки не омлет». Натурально, пришлось вернуться к обязанностям критика.

В апреле 1898 года стряслось нечто посерьезнее. Он переработал, а со здоровьем шутки плохи: стоило туго затянуть шнурки на ботинке, как на ноге появлялось раздражение, потом развился некроз кости — и потребовались две операции. Вскоре мы услышали об этой истории с газетной полосы.

«Сорок лет ходил и не жаловался — и вдруг одна нога отказывает. Зрелище театрального критика, на одной ножке скачущего по столице, смягчило бы и каменное сердце. Но антрепренеры, замечу с сожалением, только обрадовались возможности оставить меня инвалидом — одна за другой повалили премьеры. После «Знахаря» в «Лицеуме» с ногой стало твориться такое, что пришлось в буквальном смысле слова покопаться в ней. Сам я отнюдь не сгорал от любопытства, но о моих чувствах, после того как мне дали наркоз, уже очень трудно было догадаться… Проникнув в суть дела, доктор обнаружил, что на протяжении многих лет силы, которые мне давала моя пища (нужно ли говорить, что он отозвался о ней пренебрежительно?), укрепляли единственно мой дух…».

Фрэнк Харрис продал «Субботнее обозрение», Шоу пресытился театром да к тому же стал зарабатывать деньги на своих пьесах — все сложилось так, что он решил оставить поприще критика.

Место его занял Макс Бирбом, и 21 мая появилось «Прощальное слово»: «Англичане не умеют думать. Нужно годами старательно и настойчиво натаскивать их определенному образу мыслей. Десять лет с редкой настырностью я жужжал публике в уши, что я человек исключительно остроумный, талантливый и честный. Сегодня это мнение составляет часть общественного сознания, и не переменят его уже никакие силы — земные или небесные. Могу одряхлеть и впасть в детство. Могу исписаться и опошлиться. Яркие и сильные умы молодого поколения будут строить насмешки надо мной, посчитают меня чурбаном. Моя репутация от этого не пострадает — она воздвигнута прочно и надолго, как репутация Шекспира, на незыблемой основе усвоенной догмы…

Стоит заболеть человеку рядовому, как все спешат его заверить, что дело идет на поправку. Но если свалился вегетарианец (что, к счастью, случается крайне редко), все наперебой убеждают его, что он умирает, что они его предупреждали и что — поделом ему. Умоляют хотя бы только лизнуть подливки — и протянуть еще одну ночь. Рассказывают страшные истории: мол, был такой же точно случай, и смерть пришла лишь после неописуемых страданий. Когда же трепещущий мученик поинтересуется, не рассказывают ли ему о закореневшем в плотоядии грешнике, бедняге велят замолчать — ему-де вредно разговаривать. Десять раз на дню меня призывают с отчаянной цепкостью утопающего задуматься о прошлой жизни и о том скромном остатке — положим, недели три, — который мне скупо обещан до моей кончины.

И я не могу найти в себе оправдания тому, что четыре года занимался театральной критикой… Клянусь, я не буду этого делать впредь. В театр я больше ни ногой. Предмет исчерпан — и я вместе с ним».

В истории Фабианского общества и в жизни Шоу 1892 год — важная веха. В июле этого года Сидней Уэбб женился на Беатрисе Поттер. В летописи социальных реформ это единственное в своем роде достижение.

Из девяти детей миссис Поттер Беатриса была восьмым по счету ребенком. Отец унаследовал состояние, потерял его и сколотил новое. Он был директором Большой Западной железной дороги, президентом канадской «Гранд Транк Рейлуэй», директором «Компании Гудзонова залива» — жил в мире людей, которые ворочают миллионами и устраивают судьбы наций. Поттеры имели дома в Котсуолдсе, в Монмаутшире, в Уэстморленде, в Лондоне — ну, всюду, где им заблагорассудится провести день-другой. Они знались с видными политиками, учеными, экономистами, философами, теологами — всех и не перечислишь: кардинал Мэннинг, Чемберлен, Спенсер, Гекели, Тиндаль, епископы, банкиры и несметное число баронов.

В этом-то разнообразном обществе и воспитывалась Беатриса. От восемнадцати до двадцати четырех лет она вела жизнь, обычную для девицы ее круга: вкушала смертоносные развлечения «лондонского сезона» и разъезжала по модным курортам континента. После смерти матери Беатриса взяла хозяйство в свои руки, залезла даже в дела отца и каждое утро натощак изучала логику, философию и экономику. Многому выучил ее Герберт Спенсер. С нею спорил и, говорят, чуть не женился на ней Джозеф Чемберлен. Однако статистика волновала ее больше, чем мужчины, и «составить кому-то компанию» она поняла бы в том смысле, что пора поднимать кампанию за кооперацию. О кооперативном движении она напишет книгу, изучив систему эксплуатации по отчаянно смелому методу. Выдавая себя за пролетарку, Беатриса шла в кабалу к какому-нибудь эксплуататору. Ясная голова, однако, не давала ей засидеться в белошвейках, и эксперимент кончался всегда одинаково: в ней видели подходящую невесту для эксплуататорского наследника.

Для книги Беатрисе понадобились исторические справки. Ее приятель посоветовал надежный источник — так в 1890 году она встретила Сиднея Уэбба. Он тотчас набросал ей список книг, через несколько дней выслал фабианскую брошюру о процентной ставке — и завязалась переписка. В следующей посылке вместе с брошюрами прибыли стихи Россетти. Потом приглашение вместе отобедать — не терпелось обсудить социальные вопросы с кем-нибудь из окружения Чарльза Бутса [88] Чарлз Бутс (1840–1916) — одним из первых в Англии с помощью статистики начал систематическое изучение условий и образа жизни рабочего класса. Беатриса Поттер некоторое время была его помощницей. . Потом вместе поехали в Глазго на съезд кооператоров. Симпатия между ними крепла, чаще и пространней делались письма: они уже обсуждали положение в тред-юнионах.