Збигнев Войцеховский - Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

Итальянец, как все южане, был темпераментным и потому не сразу смог остановиться, он добил Поддубного окончательно.

– А вы ее ангелом считали? Я же вас по-хорошему предупреждал. Не вы один у нее были. Через ее постель половина труппы прошла. Она же налево и направо это самое делала, прямо как швейная машинка «Зингер».

Поддубный отнял ладони от лица, поднял голову. Итальянец отшатнулся. Таким он Ивана никогда прежде не видел. Глаза смотрели, словно через синьора Труцци видели что-то свое, непостижимое другим. Щеки сделались белыми, будто их натерли мелом, как у цирковых паяцев перед выходом на манеж. Силач, не проронив ни слова, вытащил из кармана синюю бархатную коробочку. Блеснуло золотом женское обручальное кольцо. Иван взял его в пальцы и без видимых усилий согнул, скатал в шарик, после чего бросил в открытое окно. Изувеченное кольцо дзинькнуло о камни мостовой.

– Кольцо-то при чем? – изумился синьор Труцци.

Поддубный, словно его не видел, поднялся и, как лунатик, двинулся к выходу.

– Эй, Иван Максимович, – крикнул испуганный итальянец. – Вы только вешаться не вздумайте! Вы мне еще нужны. Ну, черт с ней, с этой взбалмошной бабой! Люди, сюда! Держите его, чтобы чего с собой не сотворил!

Поддубный шел по коридору, ничего не видя перед собой. Его кто-то хотел остановить, вис у него на руках. Но силач просто стряхивал с себя цирковых артистов, желавших ему помочь, как стряхивают надоедливых насекомых. Он зашел в свой номер и запер за собой дверь. Синьор Труцци тут же прижал к ней ухо. По ту сторону царила тишина.

– Он с ума сошел, – произнес итальянец на вопросительные взгляды своих артистов. – Ей-богу, сошел. Сейчас повесится.

Синьор Труцци думал недолго. Можно было, конечно же, выбить дверь. Но справиться с Поддубным никому бы не удалось. Циркачи жались к стенам и переглядывались.

– Лестницу надо, – наконец догадался один из них.

Побежали к цирку, принесли оттуда деревянную раздвижную лестницу. Загремела цепь, поползла вверх секция. Конец лестницы уперся в подоконник второго этажа. Синьор Труцци сам взобрался по ней, заглянул в окно. Поддубный сидел на кровати и тупо, невидящими глазами смотрел перед собой.

– Иван Максимович, голубчик, – владелец цирка постучал в стекло костяшками пальцев. – Я хотел бы напомнить, что у вас сегодня вечером выступление.

Иван лишь немного скосил глаза. Он находился сейчас в таком состоянии, что его абсолютно не удивил вид синьора Труцци, почему-то воспарившего над землей и заглядывающего ему в окно. Скорее всего Поддубный вообще не узнавал импресарио.

– Иван Максимович! Вы только глупостей не делайте. Договорились?

Синьор Труцци пытался разглядеть хотя бы тень понимания на лице Поддубного. Наконец ему показалось, что тот согласно кивнул.

– Хорошо, хорошо. Я ухожу, – пообещал он. – Жду вас на манеже.

Итальянец спустился на землю, покачал головой.

– Ну, как он там? – спросил дрессировщик.

Синьор Труцци приложил палец ко лбу и покрутил им, намекая, что у борца не все в порядке с мозгами.

– Вы время от времени поднимайтесь по лестнице, присматривайте за ним, – распорядился синьор Труцци. – А я пойду за доктором.

Встревоженные циркачи по очереди залезали на лестницу. Когда через час появился владелец цирка в сопровождении медика, ничего утешительного сообщить они им не смогли.

– Сидит. Смотрит в одну точку. Ему все равно, говоришь ему что-нибудь или нет, – доложил дрессировщик.

– Надо его осмотреть, – сказал итальянец.

– Вы предлагаете мне, старому человеку, залезть по лестнице? – с иронией поинтересовался доктор. – И ставить диагноз, глядя через окно?

– Зачем же? Мы найдем ключ или вызовем слесаря. Войдете через дверь. Мне он очень нужен к вечеру. Ведь все билеты на представление раскуплены.

Услугами слесаря воспользоваться не пришлось. Отыскался запасной ключ. Доктор, как и обещал ему синьор Труцци, вошел в номер через дверь. Иван никак не отреагировал на его появление, даже головы не повернул.

– Здравствуйте, – поздоровался медик и поставил кожаный саквояж на тумбочку. – Ну-ка посмотрим, что с вами, любезный.

Циркачи толпились в двери, заглядывали в комнату. Врач сделал знак, чтобы остался лишь один синьор Труцци. Медик поводил рукой перед глазами Поддубного, тот даже не моргнул. Эскулап достал стетоскоп, послушал сердце, чему Иван не противился, затем с часами в руках мерил пульс, заглядывал пациенту в глаза.

– Что с ним? – не выдержал и задал вопрос синьор Труцци.

– Здоров, как бык, – поставил диагноз медик. – А все, что с ним происходит, сосредоточенно здесь и здесь, – он поочередно приложил ладонь к голове и сердцу. – Тут медицина бессильна.

– Но должны же быть какие-то порошки, микстуры, – не унимался итальянец. – Может, ему дать нашатыря понюхать. У него сегодня выступление! Билеты уже проданы!

– Нашатырь не советую. Он несколько неадекватен, сами видите. За последствия ручаться не могу. А насчет порошков и микстур могу сказать одно. Ничего не поможет. Если бы он буянил, то я бы бром прописал. Но он же спокоен, просто в себя ушел с головой. Мы вроде бы трое в этой комнате, но на самом деле нас двое, его здесь нет с нами. Будем надеяться на лучшее.

– Вы уж подежурьте тут, я хорошо заплачу, – попросил синьор Труцци.

Время близилось к вечеру. Иван продолжал сидеть, погруженный в себя. Изредка он менял позу и тут же вновь застывал.

Зрители подтягивались к цирку. С афиш на них смотрели нарисованные Иван Поддубный и эквилибристка Эмилия. Публика явно соскучилась по выступлениям своего любимца. Биндюжники, осевшие в буфете, дружно убеждали заезжего коммерсанта, что делать ставки нужно только на Ивана Максимовича, не прогадаешь.

Снаружи все выглядело, как обычно. Колыхались разноцветные флажки, ярко горела иллюминация. А вот внутри цирка нарастала нервозность. Синьор Труцци сидел у себя в кабинете и, натянув нарукавники, пересчитывал сегодняшнюю выручку. С деньгами он обходился так же ловко, как фокусник с колодой карт. Ассигнации складывал ровными стопками, монеты составлял столбиками по десять кругляшей в каждой. Касса не могла не радовать – полный аншлаг. Но это было единственное утешение. Вошел коверный, уже одетый для выхода на манеж.

– Как он там? – синьор Труцци даже не посчитал нужным уточнить, кого имеет в виду, все и так понимали, о ком идет речь.

– Все так же. Никого не узнает. В одну точку смотрит. Правда, один раз сходил воды попить.

– Еду ему приносили?

– Приносили, не притрагивается.

– Вот же черт!

– Что делать будем, синьор Труцци? – поинтересовался коверный. – Публики полный зал, ждут.

– Начинай представление. Может, еще оклемается.