Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Когда арабы уплыли, Мерсье, не участвовавший в переговорах с ними, повел себя до того странно, что я просто поразился. Он сказал, что получение помощи со стороны — это нарушение условий проведения экспедиции, и запретил нам прикасаться к воде и пище. Он добавил, что по-прежнему намеревается попросить помощи во время радиосвязи. Это был полный бред, и я, как младший командир, стал яростно спорить с ним. Остальные были, конечно, на моей стороне. Я полагал, что с целью выживания можно использовать все доступные средства, и если Господь Бог послал тебе пару бутылок воды и несколько сардин, то почему бы не употребить их? Мерсье в конце концов спустился с облаков на землю и сдался. Мы набросились на воду и еду. Ощущение голода после еды немедленно вернулось, но благодаря воде мы воспрянули не только физически, но и духовно.

Когда мы вышли на связь с центром, там страшно удивились тому, что мы еще держимся, хотя накануне жаловались на отсутствие воды. Они увидят в этом подтверждение теории выживания на морской воде.

В полдень мы выкинули белый флаг, через два часа прилетел вертолет и снял нас с острова. Заправляясь в лагере нормальной горячей пищей, мы испытывали непередаваемые ощущения. Сразу же после этого у всех начались колики в желудке. А вечером я получил рождественскую корзину от Фрэнсиса Видрингтона, в которую он запихал половину съестных припасов «Фортнума и Мейсона». И надо же, чтобы она пришла именно сегодня!

В лагере идут лихорадочные приготовления к Рождеству, все стараются перещеголять других в украшении казарм, сооружении вертепов и столов. Мерсье купил в Оране старенькое пианино. Я единственный, кто имеет зачаточные навыки игры на нем, хотя не прикасался к инструменту уже несколько лет. Гюидон притащил откуда-то набор ударных, а Питцалису удалось достать гитару, на которой не хватает двух струн. Из духовых инструментов у нас имеется губная гармоника Шнайдера, а кусок проволоки со шваброй и фанерным ящиком из-под чая издает звуки, наводящие на мысли о контрабасе. Чем не ансамбль?

Сам не понимаю почему, но в последние дни я с головой ушел в рождественские хлопоты. Я вообще не собирался в этом участвовать, но затем меня вдруг охватила предпраздничная лихорадка. Очевидно, Мерсье заразил меня. Он с увлечением хватается за любое дело, и это его свойство мне очень нравится. Не всякий способен на такой стойкий энтузиазм. Наша казарма приобрела фантастический вид. Она стала похожа на винный погребок, а лучше места для празднества и быть не может.

Оркестр репетирует уже три дня и три ночи без перерыва и разучил «Тихую ночь», «Семь одиноких дней» и еще пару номеров. Гюидон со своими барабанами заткнет за пояс Бадди Рича, [94]а Шнайдер извлекает из губной гармоники звуки, которые согрели бы сердце Ларри Адлера. [95]Мерсье раздобыл где-то две гитарные струны, и теперь Питцалис играет на гитаре просто превосходно. Я вставляю отдельные фортепианные аккорды, придавая музыке некую законченность.

Это было, наверное, лучшее Рождество из всех. Мы, собственно, даже не задумывались о том, что это за праздник, а просто отлично провели время. Народ толпился в нашей казарме до шести утра, и мы развлекали их своей кошмарной музыкой, пока руки у нас не отнялись. Все были в восторге. Мерсье попросил нас сыграть на предстоящем офицерском балу. Я не могу понять, в чем дело — то ли все начисто лишены музыкального слуха, то ли не знаю что.

По случаю Рождества меня произвели в старшие капралы, Кайу вручил мне золотые нашивки и черное кепи. Вечером ко мне зашли с бутылкой шампанского Виньяга и Сото, и мы отпраздновали это событие. Не знаю, что бы я без них делал. Да и от других я слышу поздравления и похвалы в свой адрес, что, конечно, приятно. Кажется, скоро здешняя жизнь начнет мне нравиться.

Сегодня был устроен вечер для детей офицеров и сержантов. Разыгрывались сценки, выступали клоуны, и, разумеется, играл наш оркестр. Наша популярность растет.

Уходит 1963 год. Для меня он кончился хорошо. Я чувствую, что служба теперь дает мне гораздо больше и что я сам тоже могу принести пользу легиону. Думаю, я смогу сделать что-нибудь в будущем году. Я пользуюсь определенным авторитетом и в какой-то степени участвую в решениях, которые здесь принимаются. Я могу сделать так, чтобы парни меньше страдали от типов вроде Сота Гарсиа и чтобы Шнайдер и Зиги Вайс увидели в здешней жизни что-то хорошее и не рассматривали бы ее как тюремное заключение. Я могу сделать нашу жизнь чуть веселее. Я знаю, как поддерживать дисциплину ради того, чтобы был порядок, а не делать из нее фетиш. Мне хотелось бы пробудить в людях нашей роты интерес к службе и поднять их воинский дух. Надеюсь, 1964 годом я останусь доволен.

Пишу число «1964» с большим удовольствием. Сегодня у меня первый день в качестве сержан де семен (дежурного сержанта недели). Старшие капралы принимают участие в дежурствах наряду с сержантами, и всю неделю я буду отвечать за работу различных служб в роте, за проведение аппель и за прочие мероприятия. Утром я впервые выводил роту на построение. Командиры взводов докладывали мне о построении их подразделений, я давал команду «смирно» и докладывал о построении ротному старшине. Когда вся рота выстраивается перед тобой и вытягивается в струнку по твоей команде, у тебя начинает развиваться мания величия. Мне очень хотелось сыграть роль Дельгадо, то есть скомандовать им «смирно» несколько раз, пока они не сделают это синхронно, как мы в пелотоне. Но в конце концов я отказался от этого намерения и удовлетворился одним разом, тем более что звук, с которым они хлопнули себя по бедру, был похож на пистолетный выстрел.

А вечером я впервые проводил аппель. Прохаживаясь по казарме и глядя на легионеров, вытянувшихся возле своих тумбочек, я думал о том, сколько неприятностей пережил в свое время на их месте. Я вспомнил, как разбрасывали наши вещи по всей казарме в Маскаре, какие номера выкидывал сержант Винтер в пелотоне, — и внутренне улыбнулся. Теперь я находился по другую сторону барьера, и это было приятное ощущение.

Сегодня капитан Легран вызвал меня в свое бюро и спросил, не хочу ли я стать офицером. Если я соглашусь, то должен буду проучиться два года в военной академии в Страсбурге. Такое предложение мне, разумеется, очень польстило, но я попросил время на обдумывание.

Легран добавил, что готов отправить меня в сержантскую школу в любой момент, но занятия там начнутся только в середине года, и после окончания учебы я буду обязан прослужить как минимум шесть месяцев. Я опять сказал, что мне надо подумать.