Имбер Де Сент-Аман - Жозефина

Гойе. Что нового, гражданин министр?

Фуше. Нового? На самом деле ничего.

Гойе. И все же?

Фуше. По-прежнему все те же разговоры.

Гойе. Что?

Фуше. По-прежнему заговор.

Гойе (пожимая плечами). Заговор!

Фуше. Да, заговор! Но я знаю, как к этому относиться. Мне все понятно, господин директор, доверьтесь мне, меня не проведешь. Да будь заговор и в самом деле, с тех пор как о нем говорят, неужели не было бы уже тому подтверждения на площади Революции или на равнине Гренель? (Произнося это, Фуше разражается смехом.)

Бонапарт. Черт! Как вы можете смеяться над такими вещами?

Гойе. Министр знает, что говорит. Он мастер своего дела. Но успокойтесь, гражданин. Здесь не место говорить об этом, да еще при дамах. Подумать, будто нет другого места для этого. Берите пример с правительства и не обращайте внимания на эти слухи. Спите спокойно.

Бонапарт слушает и улыбается.

Вечер проходит как обычно. На лицах никакого смятения, никакого беспокойства. Салон постепенно пустеет; Фуше и Гойе прощаются с Жозефиной, которая поднимается в свои апартаменты. Арно остается. Вот его разговор с Бонапартом:

— Генерал, я пришел узнать, произойдет ли все завтра, и получить инструкции.

— Все перенесено на восемнадцатое.

— На восемнадцатое, генерал?

— На восемнадцатое.

— Когда все раскроется? Разве вы не видите, что все говорят об этом?

— Все говорят, да никто не верит. Впрочем, так надо. Эти идиоты из Совета Старейшин, неужели они еще сомневаются? Они попросили еще двадцать четыре часа на раздумья.

— И вы пошли на это?

— А в чем опасность? Я даю им время убедиться, что могу и обойтись без них. Стало быть, восемнадцатого. А вы приходите завтра на чай. Я скажу вам, если что-либо изменится, до свидания.

Для того чтобы закончить все приготовления, двух дней будет не так уж много. Генерал Сегюр рассказывает: «Жозефина была в курсе. Ничто не утаивалось от нее. Полезными и как нельзя кстати оказывались ее расчетливый ум, сноровка, сдержанность и приятность на совещаниях, на которых она присутствовала».

16-го и 17-го Бонапарт с единомышленниками заканчивает разработку плана, простого и ловко придуманного. По положению действующей Конституции III года, в случае угрозы общественной безопасности Совет Старейшин может созвать законодательный корпус (Совет Старейшин и Совет Пятисот) на чрезвычайное совещание за пределами столицы, чтобы обезопасить его от заговорщиков. На этом совещании Совет Старейшин должен был назначить нового главнокомандующего парижским гарнизоном для защиты законности. Конституция предусматривала также, что с того времени, когда решение о перенесении резиденции принято Советом Старейшин, запрещается всякая дискуссия в лоне обоих Советов — до того момента, когда перенесение резиденции будет осуществлено. Это положение конституции станет краеугольным камнем задуманного государственного переворота. По словам приверженцев Бонапарта, мнимый якобинский заговор угрожает общественной безопасности. На 18 брюмера назначается созыв Совета Старейшин, который должен будет принять решение о перенесении резиденции законодательного корпуса и возложить на Бонапарта командование войсками. Совет Старейшин будет созван в восемь часов утра в Тюильри, где пройдет заседание. Оратор будет настаивать на угрозе так называемого якобинского заговора. И как только будет принято решение о перенесении резиденции в Сен-Клу, Совету Пятисот останется только подчиниться этому без дискуссий, так как его предполагается созвать лишь в одиннадцать часов.

Для того чтобы победить, Бонапарт нуждается в военной силе. Но как с утра еще до голосования сгруппировать войска вокруг него? Ведь 17-й парижский гарнизон не под его командованием! Он не военный министр. У него нет прав на командование. Как, не вызывая подозрений, на глазах у самого правительства собрать армию, которая должна будет его сместить? Под каким предлогом собрать штаб в особняке на улице Победы, а полки вокруг Тюильри? Уже давно офицеры парижского гарнизона выражали желание засвидетельствовать почтение Бонапарту. Принимается решение, что он их примет у себя 18 брюмера в шесть часов утра. Такой ранний час объясняется предполагаемым отъездом генерала. Три полка настойчиво добивались чести предстать перед ним. Они предупреждаются о том, что смотр им он проведет в семь часов утра того же дня. Еще ему нужен кавалерийский эскорт, чтобы пройти от дома на улице Победы до Тюильри. Предупрежден один из его самых преданных приверженцев, корсиканец, полковник Себастьяни, ему предложено быть в пять часов утра на улице Победы верхом с двумястами драгун из своего 9-го полка. Не испросив разрешения у своего верховного командования, Себастьяни решает так и поступить.

Таким образом, когда постановление о перемещении резиденции законодательного корпуса будет принято Советом Старейшин, Бонапарт направится в Тюильри в блестящем окружении штаба генералов и офицеров и эскортируемый драгунами. Там он получит верховное командование над всеми войсками парижского гарнизона, и ему будет поручено наблюдение за обоими Советами, которые разместятся на следующий день в Сен-Клу. 18-го днем принудят Барраса сложить полномочия, затем наступит очередь Сийеса и Роже-Дюко. Эти отставки деморализуют Директорию. В ее составе останутся только Мулен и Гойе, да и те под наблюдением у генерала Моро в Люксембургском дворце. Они уступят место новому правительству, конституция которого уже готова, и душой этой конституции является Бонапарт. Есть надежда, что Совет Пятисот не воспротивится этим комбинациям, и революция,

10. Жозефина 289 соблюдая видимость законности, произойдет без кровопролития. Что бы ни случилось, Бонапарт пойдет до конца. Если Совет Пятисот откажет ему в одобрении его действий, он решил обойтись без него. Капканы расставлены, и законность в них обязательно попадется. Все меры приняты, заговорщики говорят друг другу: «До завтра».

Пять утра. Себастьяни, полковник 9-го драгунского полка, приказывает восьмистам драгунам занять сад Тюильри и площадь Революции, а сам с двумя сотнями драгун верхом направляется к особняку на улице Победы, где живет Бонапарт. В шесть часов появляется командующий дивизией Лефевр. Различным полкам отданы приказы, а он не поставлен в известность. Он удивлен, увидев драгун Себастьяни. Но Бонапарту не составляет труда убедить его присоединиться. «Вот, — говорит он, — турецкая сабля, которая была при мне, когда я сражался за пирамиды. Примите ее как один из самых бесстрашных защитников отчизны. Неужели вы хотите позволить ей пропасть в руках этих адвокатов? Они же ее потеряют!» Обрадованный Лефевр отвечает: «Если речь идет об этом, я готов. Нужно сбросить этих адвокатов в реку немедленно». Особняк и сад быстро заполняют офицеры в парадных военных мундирах. Один человек в гражданском костюме. Это Бернадотт. Не поддаваясь чарам Бонапарта, он повторяет: «Нет! Нет! Вы провалитесь. Я пойду в другое место, где, может быть, я вас спасу».