Николай Попель - В тяжкую пору

Офицеры из дивизии Васильева задержали во Львове хромого продавца папирос. Одноногий оказался вовсе не одноногим. Совершенно здоровая нога была согнута в колене и притянута ремнем к ляжке. Его сбросили с парашюта под утро, и он успел продать лишь две пачки прихваченного с собой из-за границы "Беломора".

На пути в Буек арестовали двух крестьянок - пожилую и молодую. "Пожилая" оказалась старым немецким резидентом. "Она", вернее, он, служил кельнером в шикарном львовском ресторане "Жорж". "Молодая", точнее - молодой, недавно закончил курс обучения в шпионской школе города Познань.

Полковой комиссар Немцев продемонстрировал политработникам шпионов в их профессиональном обличий. Это произвело впечатление. Вскоре вся дивизия знала о задержанных. И все-таки вечером, обходя батальоны, я убеждался, что лазутчику не так уж сложно проникнуть в расположение части. Могли ли бойцы подозревать шпиона в каждом из беженцев, которые встречались на дорогах сотнями, тысячами?

Мы были еще благодушны. И не от маниловской умиленности, а от того, что привыкли верить людям, помогать в беде, сочувствовать в несчастье. Фашистская разведка понимала нашу психологию и потому подсылала к нам всяких "калек" и "беспомощных женщин".

"Нам позарез необходима умная, в духе Феликса Дзержинского, революционно непримиримая бдительность", - написал я в тот вечер в короткой заметке для дивизионной газеты...

Васильев, Немцев, я, еще несколько командиров и политработников пытались собрать воедино все имевшиеся в нашем распоряжении данные о враге и собственных силах. Данных этих было явно недостаточно. Картина получалась далеко не полная.

Наиболее слабо нам были известны танковые соединения врага. Мы имели некоторое представление о танках, применявшихся в Испании. Но там участвовали, во-первых, лишь легкие машины, а во-вторых, после Испании немцы, безусловно, внесли изменения и в структуру своих танковых войск и в конструкцию танков.

Не знали мы толком и принципов организации противотанковой обороны противника. А по свидетельству соседей, уже участвовавших в бою, она была довольно эффективной.

Враг имел одно из сильнейших в военном деле преимуществ - современную боевую практику. Нам же предстояло приобретать ее.

Мы размышляли обо всем этом в классной комнате бускской школы. А в разбитые окна из сада доносились голоса танкистов, собравшихся у походной кухни:

- Как придем в Берлин, из макарон петлю свяжем для Гитлера.

- Нет, макароны - пища итальянская. На них Муссолини удавить сподручнее.

- Вы, други, караси-идеалисты. Фюрера и дуче надо на пеньковой веревке вздергивать. На макаронах можно вешать только своих интендантов.

И тут же кто-то запел на мотив неаполитанской песенки:

Киньте монетку, киньте, синьоры,

На макароны, на макароны...

Наши размышления прервал Рябышев. Он вошел, как всегда, один, без свиты. Кожаное пальто на руке.

- Что же у вас, отцы-командиры, тьма кромешная? Словно с девками на посиделках.

Васильев отправил адъютанта за керосиновой лампой. Мне вспомнился подвал в Яворове.

Однако лейтенант вскоре вернулся с пузатой "молнией". Только нечем было завешивать окна. Лейтенант снова исчез и минут через десять притащил брезент, каким накрывают танки. Брезент, хоть и большой, но на три окна его, конечно, не хватило.

Пошли в учительскую. Зажгли "молнию". Поверх портретов Пушкина, Франко и Шевченко укрепили карту. Рябышев положил на подоконник пальто, взял школьную указку. Для чего-то попробовал за концы - не сломается ли.

- Завтра занимаем исходный район и во взаимодействии с корпусом Игнатия Ивановича Карпезо наносим фланговый удар по группировке противника, состоящей, если верить разведке, из пяти танковых и четырех механизированных дивизий...

Я прикидывал на клочке бумаги - пять танковых и четыре механизированных примерно две тысячи танков. У нас в корпусе в три раза меньше, у Карпезо - и того нет...

А в саду все еще балагурили бойцы. Голоса их стихли только с появлением ночных бомбардировщиков. Но бомбы были сброшены лишь однажды, да и то за окраиной Буска.

Этой ночью мы с Дмитрием Ивановичем все-таки сумели урвать несколько часов для сна. Миша Кучин раздобыл две охапки сена, достал из чемодана простыни. Мы сняли сапоги, распустили поясные ремни, набросили шинели - и не слышали больше ни голосов под окном, ни бомбежки, ни артиллерийской канонады, гремевшей на северо-западе, севере и северо-востоке.

Когда я проснулся, Рябышева уже не было в учительской. Аккуратно сложенная простыня висела на спинке стула.

Тыльной стороной ладони я провел по щеке и отправился искать парикмахера. Кучин увязался за мной.

- Тебе и брить нечего, а тоже в парикмахерскую... Как часто бывает у татар, на Мишином лице отсутствовала растительность.

- Я не бриться. Старшего лейтенанта Балыкова нет, обязан вас охранять. Тут, говорят, на командиров охотятся.

Балыкова я отправил в Дрогобыч помочь с эвакуацией семей. Как и обычно, в отсутствие Балыкова Миша принимал на себя его обязанности. Но о моей охране никогда не шла речь. Выходит, Миша сам, что называется, делал выводы из обстановки.

Мы привыкли к своеобразной процедуре бритья в здешних парикмахерских. Сперва намыливали лицо мыльной палочкой, затем парикмахер ладонью втирал пену. Оставив тебя, проделывал такие же манипуляции с остальными клиентами. Ты сидел в мыле и терпеливо ждал. Намылив всех, мастер начинал второй круг - с бритвой.

На этот раз мне повезло - в парикмахерской не было ни души. Но, уходя, я столкнулся в дверях с Дмитрием Ивановичем. Он окинул меня критическим оком:

- Слушай-ка, милый мой, на кого мы похожи? Что ты в своем комбинезоне, что я в своей гимнастерке. А ведь на Руси существует традиция - перед боем надевать самое чистое и красивое...

Из парикмахерской мы вернулись в учительскую. Миша достал мне из чемодана новую, ни разу не надеванную гимнастерку. Ординарец Рябышева принес ему генеральский китель.

- Добрых традиций нарушать нельзя, - приговаривал Дмитрий Иванович. Нужно, чтобы все было в лучшем виде...

Война охватывала нас с юга и севера, обтекала с флангов. Предстоящее вступление в бой волновало все сильнее, наполнялось все большим смыслом.

Теперь никто не сомневался: отсюда, из густого, по-летнему душного соснового бора под Бродами у нас нет пути иного, кроме как на врага. Достаточно было кинуть взгляд на карту или, того проще, прислушаться к канонаде, чтобы убедиться: дальше маневрировать некуда.

Следя за выводами из обстановки, которые с такой обстоятельностью делал исполняющий обязанности начальника штаба подполковник Цинченко (начальник штаба полковник Катков за неделю до войны отправился отдыхать в Сочи), я думал, что напрасно он тратит столько слов и минут на доказательство истин, уже всем очевидных. Старый служака, впервые оказавшись на новой для него должности, очевидно, хотел блеснуть своим умением анализировать и обобщать. Это было понятно и извинительно. Только жаль времени. С утра меня не оставляло чувство: сегодня надо успеть сделать очень многое.