Николай Попель - В тяжкую пору

- Что во фляжках? - первый вопрос Зарубина.

- Понятия не имею.

Зарубин понюхал, капнул на язык.

- Похоже, вода.

Не отрываясь, из горлышка осушил фляжку, вытер рот, мокрый подбородок.

- Ишь ведь; тряпкой обшивают. Об удобствах бсспокоЯтСЯ.

И без всякого перехода:

- Хоменко взял своих бойцов да несколько танкистов с выведенных из строя танков. Рожью прошел в тыл, чуть ли не к самой Вербе. А там подбитые немецкие машины. Наши ребята залезли в них да как ахнут. Такой тарарам подняли... Капитан Хоменко награду заслужил. Плюснин с Павловским тоже... Павловский опять без пушек остался. Вместе с Плюсниным в пехоте...

В этот момент началась новая атака. Зарубин достал ТТ. Как и многие командиры, он во время боя держал пистолет не в кобуре, а за пазухой.

- Разрешите быть свободным.

И, не дожидаясь "разрешения", выскочил из окопа.

Спустя час немцы, разъяренные безрезультатностью натиска, подтянули свежие танки. Пришлось пустить Волкова. Впереди - жердевская рота КВ.

Наш слабый артиллерийский щит разбит. Едва не все пушки юго-западного сек гора выбыли из строя. Танки шли против танков. Немцы не имели тяжелых машин. Но у наших КВ снаряды на исходе. Надо таранить, давить тяжелыми, разлапистыми гусеницами.

Фашистская атака опять захлебнулась. Но вернуть Птычу нам все же не удалось.

Горели машины, торчали обломки вмятых в землю орудий, перевернутых транспортеров. И всюду - у машин, батарей, транспортеров - трупы наших и немецких солдат.

Солнце клонилось к лесу. Бои постепенно затихал. Только на севере, у Млынова, канонада не смолкала. Связи с Сытником

ни но радио, ни проводной не было. Примчавшийся на мотоцикле без коляски лейтенант доложил: в 16:10 противник перешел в наступление.

Немцев остался в Подлуже. Мы с Васильевым направились к северному сектору.

Сытник укрыл на левом фланге в засаде батальон Мазаева. Им теперь командовал Гуров. Мазаеву стало совсем худо. Его удалось наконец-то отправить в медсанбат.

В центре наступали два фашистских батальона. Остальные силы, не принимая боевого порядка, двигались колонной по дороге. В эту колонну и врезались до поры до времени таившиеся в лесу танки Гурова. Гуров прислал записку:

"Штаб фашистского полка приказал долго жить. Взял в плен генерала, командира 44-й пехотной дивизии. Всем гусям - гусь".

Мы с Васильевым тут же направились к Гурову. В предвечернем небе появились эскадрильи бомбардировщиков. Бомбовый удар был направлен как раз туда, где дрался батальон.

Вышли на опушку, когда самолеты уже отбомбились и батальон атаковали десятка полтора Рz.III и Рz.IV. Несколько наших танков горело. Мы рванулись на помощь.

На ходу ко мне прямо на броню "тридцатьчетверки" вскочил перемазанный и окровавленный танкист. Я открыл верхний люк.

- Вон видите. Т-35 горит. Это - Гурова.

Маневрируя, мы стали пробиваться к уже умолкшему, слабо дымившемуся танку. Коровкин подвел "тридцатьчетверку" вплотную к нему. В открытый передний люк я увидел три черных скелета. Забравшийся внутрь Коровкин нашел орден Красного Знамени с облупившейся от жары эмалью. То была награда, полученная Иваном Кирилловичем Гуровым за бои в Финляндии.

...А немецкий генерал вместе с остальными пленными погиб от немецкой же бомбы. Прямое попадание.

Часам к восьми Васильев и я были в Дубно. Летевшие из-за Иквы снаряды рвались с равными интервалами, хоть проверяй ход часов. Гитлеровцы довольствовались неспешным обстрелом города.

Командный пункт полковника Смирнова располагался в неглубокой, поросшей кустарником лощине на южной окраи не. Нас встретил приветливый толстяк, начальник штаба полка капитан Петров.

- Где командир? - спросил Васильев.

- Внизу. Хворает.

На дне лощины стоял танк. Рядом с ним - щель. Между танком и щелью, на пышной атласной перине лежал Смирнов. В сапогах, сдвинутой на лицо фуражке, без ремня. На животе у полковника покоилась большая бутыль с водой.

Смирнов нехотя приподнялся:

- Болею, измотался вконец...

- Чем болеете? - поинтересовался Васильев.

- Да вот, желудок...

Вдруг Смирнов заговорил возбужденно, нервно:

- Уходить, уходить немедленно. Пока есть коридор на восток. Снаряды кончаются... Связи нет... Надо к старой границе...

Васильев не прерывал полковника. Тот кончил и лег опять.

- Это все, до чего вы додумались? Смирнов молчал. Васильев обернулся ко мне:

- Полковника, кажется, следует направить в медсанбат.

- И как можно скорей, - согласился я. - Кто полк примет?

- Петров,- не задумываясь, сказал Васильев. Когда поднимались вверх, Васильев смачно плюнул, со злостью носком сапога раздавил окурок.

- Герой парадов... Медвежья болезнь... Я уже несколько дней о Петрове думаю.

Петров, как мы поняли, с начала боев чувствует себя командиром полка. Поэтому совершенно спокойно отнесся к новому назначению. Только почесал маленький нос, зажатый толстыми, лоснящимися щеками.

- По своей комплекции я и на дивизию гожусь.

- Скромничаете,- в тон ему ответил Васильев. - По килограммам вы уже корпус, а то и армию заслужили...

Любимая тема острот Петрова - собственный вес и габариты. Но постоянные шуточки не мешают ему дельно руководить подчиненными.

- Теперь я за этот полк спокоен, - признался Васильев, когда мы шли к танкам.

Я ничего не ответил. У меня из ума не шли обгоревшие скелеты. Я думал о другом человеке, который славился смелостью и остроумием, - о Гурове... Как это Сытник сказал: "Самые лучшие гибнут... Возле смерти ходят, а о ней не думают, о себе не помнят...".

На командном пункте у Подлуже творилось нечто невообразимое. Люди бросали вверх пилотки, фуражки.

Я выскочил из танка и окликнул пробегавшего мимо политрука.

- Что тут происходит?

- Самолет.

- Какой самолет?

- Наш! Только что сел в болоте. Связь будет! Минут через двадцать передо мной стоял высокий, опирающийся на палку летчик-лейтенант в черной кожаной

куртке.

- Мне нужен бригадный комиссар Попель.

- Я - Попель.

- Вез вам приказ фронта. Когда "мессершмитты" атаковали, приказ уничтожил. Содержание помню. В лесах у Мала Милча и Белька Милча сосредоточено до трехсот танков противника. По всей вероятности, без боеприпасов и горючего. Командующий фронтом приказал уничтожить эти танки.

- Кем подписан приказ?

- Начальником штаба генералом Пуркаевым.

- Больше ничего не было в приказе?

- Ничего.

- Вам что-нибудь известно о восьмом мехкорпусе?

- Ничего.

- О противнике?

- Мало.

- Кто в Тернополе?

- Наши. Утром там был штаб фронта.

Итак, штаб фронта помнит о нас, приказывает наступать, громить врага. Но знает ли он о наших потерях? Знает ли, что нам некуда девать раненых и нечем помогать им, что у нас нет горючего, снарядов, патронов, что в каждом полку можно по пальцам сосчитать оставшихся в строю командиров и политработников? Вряд ли.