Станислав Поплавский - Товарищи в борьбе

- Желаю успеха!

- Нех жие Польска! - ответил он, глядя мне в глаза. Перешел к другому танку. Здесь механиком-водителем был смуглый узкоглазый крепыш-казах. Тоже фронтовик, о чем свидетельствовали боевые награды на груди.

Я знал, что в строю передо мной стоят люди разных национальностей, но со всеми говорил только по-польски. И мне отвечали тоже по-польски - кто как умел. Отвечали русские и армяне, белорусы и казахи, украинцы и грузины. Отвечали по-польски, носили польскую форму и были готовы насмерть сражаться с врагом за свободную Польшу.

Началась проверка боевой выучки воинов-танкистов. Стрельба с короткой остановки на дистанцию в тысячу метров по неподвижной цели прошла вполне успешно. Хуже оказались результаты групповой стрельбы: некоторые танки слишком медленно выходили на огневой рубеж. Только два из пяти поразили цель, в том числе экипаж Яна Чепрака.

Потом свое мастерство демонстрировали механики-водители. Вначале все шло хорошо: танки легко передвигались, маневрировали, преодолевали заболоченную местность и другие препятствия. Но вот хлынул дождь, почва враз раскисла, и две машины забуксовали в канаве.

- Плохо, - сказал я Рогачу.

- Плохо, - согласился командир полка.

Но я понимал, что в общем-то все это не так уж и плохо: машины были чудо, а люди - и того лучше. Еще одно усилие - и замечательная техника будет им подвластна полностью.

В те дни я дважды побывал и в 7-й дивизии, в состав которой входил позже так опозоривший себя 31-й полк. Должен признать, я не почувствовал, что нас ожидает большая неприятность. Напротив, полк, номер которого был потом навсегда вычеркнут из списков Войска Польского, произвел на меня в общем-то неплохое впечатление.

Штаб 7-й дивизии находился в поселке Седлиска Велька, в бывшей родовой резиденции одного из польских магнатов. Панский дом возвышался на вершине горы, как неусыпный страж обширных владений. К тому времени ни отпрысков знатного рода, ни многочисленной их челяди уже не было и в помине. Они поспешили унести ноги, едва народная власть объявила о земельной реформе.

Полки располагались в окружающих деревнях. Артиллеристы занимали в Замостье огромные конюшни, откуда немцы успели угнать всех барских скакунов. Обширные амбары и добротные сараи в деревне Бялке стали казармами 31-го полка.

Комдива полковника Мельдера я не застал: он находился в частях. С его заместителем подполковником Миколаем Прус-Венцковским мы прибыли в Бялке, когда только что окончился обеденный перерыв. Подразделения выходили в поле, на занятия. Я внимательно присматривался к проходившим мимо солдатам. И право же, у них был достаточно боевой вид. Маршировали они четко и легко. Глаза смотрели весело, бодро. А ведь глаза, как говорится, зеркало человеческой души.

- Неплохо, - заметил я, обращаясь к своему спутнику.

Прус-Венцковский приложил два пальца к конфедератке. Его рот расплылся в улыбке, черные глаза заискрились. Судя по всему, подполковник, уже немолодой офицер, служил раньше в кавалерии: его ноги - чуть искривленные, походка развалистая, руки сильные, длинные.

Мы отправились на занятия. Наблюдали, как слаженно работали орудийные расчеты, как связисты мигом укладывали провода, а саперы учились пользоваться миноискателями. Пехота метко вела огонь по движущимся целям. Все говорило о том, что боевая подготовка в полку находится на высоте.

Я осторожно, исподволь начал расспрашивать Прус-Венцковского, стараясь возможно больше узнать о его прошлом. Подполковник говорил откровенно, о чем свидетельствовали и его взгляд, и ровный, внушавший доверие голос. Действительно, он был офицером старой польской армии, служил в кавалерии, командовал кавполком. Сентябрь 1939 года застал его в должности заместителя командира Мазовецкой кавбригады.

Посмотрев на меня взглядом, который часто говорит больше, чем слова, Прус-Венцковский сказал:

- Вы будете правы, упрекнув, что я смалодушничал, оставшись на территории, захваченной врагом, что не ушел в подполье, а предпочел тактику выжидания.

- Вероятно, у вас были для этого веские причины, - возразил я.

- Да, конечно! - оживился собеседник. - А что мне оставалось делать? Во время бомбежки фашистской авиации погибла жена. На руках у меня остался малолетний сын. С ним не проберешься в Румынию или Англию, не вступишь в ряды Красной Армии. А оставить не у кого. Ни родных, ни близких я не имею. Пришлось остаться там, где стояла моя бригада, только снять военный мундир и надеть крестьянскую рубаху: окрестные помещики знали меня, и я работал на них в поле...

Гитлеровцы искали польских офицеров, оказавшихся в оккупации, обещая крупное вознаграждение за каждого. Пойманных заточали в лагеря для военнопленных. И Прус-Венцковский со дня на день ждал ареста: любой проходимец, польстившись на деньги, мог выдать его. Поэтому, долго не задерживаясь на одном месте, он скитался по всей округе.

- Но разве нельзя было уйти к партизанам вместе с сыном? поинтересовался я.

- К каким партизанам? - в свою очередь спросил Прус-Венцковский. - К аковцам? Они и сами приглашали меня. Больше того, насильно тянули, угрожая расправой в случае отказа. А меня к ним не влекло. Я понимал, что большинство рядовых Армии Крайовой были патриотами, преданными родине и народу. Но я знал их командиров и не очень-то верил, что они действительно хотят воевать против немцев. Многие руководители были просто политиканами: они заранее делили должности в будущей, послевоенной Польше. И часто обманутые командованием аковцы выступали против национальных интересов.

- Но были же еще Гвардия Людова, Армия Людова.

- Они оставались для меня загадкой, хотя я и слышал, что их люди ведут активную диверсионную борьбу. Скажу откровенно, я находился под влиянием антикоммунистической пропаганды...

- Что же было дальше?

- Так и прожил, словно сурок. И лишь когда Красная Армия и Войско Польское освободили Люблинщину, явился на призывной пункт. Мне оказали незаслуженно большое доверие, назначив сюда.

- А где же ваш сын?

- Пока со мной. Он вырос, скоро я отдам его в школу с полным пансионом. За него теперь я спокоен.

- И довольны своей работой?

- Служба в Войске Польском доставляет мне много радости. Верьте, я сторонник новой Польши и очень ценю наш братский союз с СССР. Другого такого бескорыстного и благородного союзника у Польши еще не было за всю се многовековую историю.

Из дальнейшего разговора можно было понять, что Прус-Венцковский имел хорошую военную подготовку, был в курсе новейших военных теорий.

- Ну что ж, - сказал я на прощание, - полк, с которым мы познакомились, производит неплохое впечатление. А каково настроение солдат?