Александр Керенский - Россия на историческом повороте: Мемуары

Лорд Мильнер, истинный представитель викторианской эпохи, встретил меня с ледяной учтивостью. Он внимательно слушал, время от времени задавал вопросы, но не сделал ни одного замечания и не подал и виду, о чем думает. Но я-то хорошо знал, о чем он думал.

Годы спустя я встретился с Ллойд Джорджем, который уже не был у власти, и мы вспомнили прежние времена. В конце разговора я напрямую спросил его, почему Антанта в период правления Временного правительства так упорно поддерживала все военные заговоры, имевшие целью установление военной диктатуры. Он уклонился от прямого ответа, сказав, что ничего не знал о таких действиях. Однако, продолжал он, если дело обстояло именно так, то это означает, что министерство снабжения и военное министерство, должно быть, проводили в жизнь свою собственную военную политику.

Вскоре после визита к премьер-министру и лорду Мильнеру печать сообщила о моем прибытии в Лондон. Тайное стало явным. И очень не вовремя, добавил бы я, поскольку не надо было привлекать внимания общественности к моей поездке и вызывать праздное любопытство, пока не прояснятся результаты моих переговоров в Лондоне и Париже. Но было уже поздно.

Сразу после моего приезда в Лондон (20 июня 1918 года) из Парижа для встречи со мной приехал блестящий французский математик и государственный деятель Поль Пенлеве. После поражения Нивеля в 1917 году он стал военным министром в кабинете Рибо, а позднее и премьер-министром — до прихода к власти Клемансо. Я никогда ранее не встречался с Пенлеве, тем не менее после первых же приветствий он поспешил уверить меня, что, едва узнав о моем приезде в Лондон, понял, что должен встретиться со мной, чтобы сказать мне лично об огромном значении русского наступления, предпринятого годом ранее, для окончательной победы западных союзников. Он подчеркнул то обстоятельство, что не все на Западе в полной мере понимают это.

Он рассказал, что генерал Алексеев и большинство французских военных специалистов и государственных деятелей пытались убедить генерала Нивеля отложить генеральное наступление до того, когда будет восстановлена боеспособность русской армии, [302] См. гл. 15. и что он, как военный министр, тоже настаивал, с согласия Рибо, на таком решении. Однако Нивель категорически отказался отсрочить наступление и в случае несогласия с его мнением угрожал отставкой.

Подробно описав трагическое положение, сложившееся тогда на французском фронте, Пенлеве спокойным голосом, в котором звучало волнение, добавил: «Рискованная авантюра Нивеля обернулась для нас и англичан такими огромными потерями, что мы и помыслить не могли о решающем наступлении на нашем фронте. Я и до сих пор содрогаюсь при мысли, к каким последствиям могло бы привести такое наступление…»

Пенлеве неожиданно вскочил с кресла, стремительно подошел ко мне и горячо обнял. С тех пор мы стали друзьями.

Через несколько дней после нашей встречи Ллойд Джордж отбыл в Париж, и вслед за ним, как было условлено, отравились и мы с Гавронским. Мы выехали ночным поездом и сделали все возможное, чтобы никто заранее не узнал о нашем приезде в Париж. Однако едва я вошел в номер, где мне предстояло остановиться, на углу улиц Ренуар и Черновиц, как там появился представитель французского правительства, сообщивший, что в мое распоряжение предоставлена автомашина и что в целях безопасности меня постоянно будет сопровождать полицейская машина.

На мой удивленный вопрос, зачем все это нужно, офицер службы безопасности ответил, что это обычный акт вежливости в отношении персон моего ранга. Столь благой жест со стороны полиции облегчил мне знакомство с городом, в котором я никогда прежде не бывал, и позволил встретиться с самыми разными людьми. За время краткого пребывания в столице я смог познакомиться с огромным количеством людей из всех слоев общества, порой интересных, порой скучных.

Прошло три дня, а о приглашении в Версаль не было и речи. Я решил, что Ллойд Джордж либо не смог установить контактов с лицами, заинтересованными в моем появлении на совещании Верховного Совета союзников, либо сама эта идея потеряла в его глазах интерес. Что касается меня лично, то я был, как и раньше, преисполнен желания выполнить свою миссию, хотя отдельные, дошедшие до меня факты, не могли не вызвать чувства тревоги.

Парижане ни в коей мере не напоминали чопорных, безразличных к политике лондонцев, и в Париже было значительно легче уяснить себе подлинное отношение сокУзников к событиям в России. Да и вся парижская политическая система в значительной мере отличалась от лондонской. Клемансо, или «Старый Тигр», как его прозвали, стал главой французского правительства вскоре после большевистского переворота и правил он Францией на основе просвещенной, но жесткой диктатуры.

Мы приехали в Париж за десять дней до последнего германского наступления, которое полностью изменило соотношение сил в войне. Избавившись, наконец, в результате большевистского переворота от военного давления со стороны России, немцы сконцентрировали все свои быстротающие военные силы на западе, и Людендорф, как и Гинденбург, предприняли несколько отчаянных попыток прорвать оборону союзников. Но было уже слишком поздно. Теперь немцам противостояла новая англо-франко-американская армия под объединенным командованием генерала Фоша, армия, значительно превосходящая германскую как в огневой мощи, так и в обеспеченности продовольствием, авиацией и военной техникой. Немцы теперь к тому же фактически сражались в одиночку, так как Австрия и Турция, по сути дела, вышли из игры. Объективно говоря, победа союзников была обеспечена, однако Францию по некоторым причинам разъедали сомнения, и она была склонна выждать и посмотреть, как пойдут дальше дела.

Париж в те дни был великолепен; то было время, когда на улицах города более чем когда-либо прежде ощущалась глубокая преданность людей своей родине, ее прошлому, ее великому будущему. Время от времени на город совершали налеты германские самолеты, то и дело по парижским домам и бульварам с расстояния в 50–70 километров начинала бить пушка, прозванная «Большой Бертой».

В этих условиях поведение Клемансо рождало в правительственных кругах, даже среди его ближайших друзей, настроения настоящей паники. Клемансо в тот период был в политическом мире абсолютно одинок. Лишь немногие из французских депутатов мирились с его «диктатурой», хотя человек с улицы горячо верил, что «Старый Тигр» не оставит его в беде.

Без сомнения, французское правительство хорошо понимало цели моего приезда в Париж и уже в первые дни моего пребывания там меня посетил помощник и доверенное лицо Клемансо Ж. Мандель, который пригласил меня посетить на следующий день военное министерство. Именно там Клемансо обычно принимал посетителей.