Константин Сапожников - Уго Чавес. Одинокий революционер

Об основателе этой партии Альфредо Манейро Чавес отзывается с неизменным уважением. Один из свидетелей их знакомства вспоминал: «Альфредо сказал младшему лейтенанту, что надо иметь терпение, что в стране не произойдёт ничего значительного в течение многих лет, потому что для иного варианта развития событий не сложились условия: «Поэтому старайся не рисковать, продвигайся по службе, формируйся политически, готовь кадры и будь особенно внимательным и ответственным к делам организации. Сейчас трудно сделать что-то значимое, поэтому надо работать спокойно. Будущие успехи заключаются именно в этом: не быть разоблачённым. Сейчас важнее печатный станок, чем автомат. Надо иметь терпение, накапливать силы до того времени, когда будет смысл сменить этот станок на автомат». Лейтенант хорошо понял его. Когда он ушёл, Альфредо сказал: «Настанет день, когда мы поднимем восстание с помощью этого младшего лейтенанта»».

С самого начала приобщения к конспиративной работе Чавес отказывался быть пассивным исполнителем чужой воли. Он искал свой путь. Первым опытом стало формирование в рядах армии «Движения Боливарианской революции» [30] «Movimiento Bolivariano Revolucionario-200». — «MBR-200». Цифра 200 появилась в названии потому, что в 1983 году страна готовилась к празднованию 200-летия со дня рождения Симона Боливара. Идея Уго назвать движение «MBR-200» была единодушно одобрена подпольным руководством.

Год 1982-й начался для Уго печальным известием: 2 января скончалась Мама Роса. Ещё несколько дней назад, на Рождество, он был в Баринасе, в доме родителей, разговаривал с нею, утешал, говорил, что болезнь её излечима. На самом деле надежды не оставалось никакой. Адам показал ему рентгеновский снимок её лёгких, от которых не осталось почти ничего.

В одном из углов комнатушки Росы Инес Уго устроил pesebre — традиционную композицию на тему рождения Иисуса Христа. Мама Роса с интересом наблюдала за его работой, давала советы, улыбалась, когда Уго доставал из корзины хорошо знакомые ей фигурки младенца Иисуса, Девы Марии, святого Иосифа, пастухов и овец. Из картона, фольги, бумаги и зеркала, подкрашенного синей краской, он соорудил пещеру, колыбель, озеро и небо с большой Вифлеемской звездой. Много раз в прошлом Уго сооружал для Мамы Росы рождественские сценки, но это pesebre — он это предчувствовал — было для неё последним.

Дни в Баринасе пролетели быстро, надо было возвращаться в Военную академию. «Мне было очень тяжело уезжать, — вспоминал Чавес, — но иного выхода не было. Прощаясь с Мамой Росой, обнимая её, я плакал, и она мне повторяла: «Тихо, тихо, сын, не плачь, с таким количеством таблеток и лекарств я снова стану здоровой»… Я смотрел в её глаза, и что-то в глубине души мне говорило: «Я больше тебя не увижу, Роса Инес»»…

Склонность к чёткому выделению «ключевых моментов» жизни всегда отличала Чавеса. Одним из таких ярких моментов его биографии стала символическая клятва под саманом Гюэре, вошедшая в новейшую историю Венесуэлы. Саман Гюэре — старое дерево в Маракае, где Чавес, уже капитан, проходил переподготовку в десантно-парашютном батальоне. Дерево считалось исторической реликвией: в древности под ним совершали обряды индейцы, а в эпоху борьбы за независимость не раз отдыхал Симон Боливар.

Внешне незаметное событие произошло 17 декабря 1982 года. В тот день офицеры-парашютисты — Уго Рафаэль Чавес Фриас, Фелипе Антонио Акоста Карлес, Хесус Урданета Эрнандес и Рауль Исаиас Бадуэль — оделись по-спортивному, чтобы не привлекать внимания, и в привычном ритме тренировочной пробежки отправились в путь…

За день до этого к Уго обратился его непосредственный начальник полковник Манрике Манейро: «Чавес, я хочу собрать завтра всех парашютистов, чтобы отметить годовщину смерти Боливара. Прошу подготовить доклад и выступить».

Поручение Чавес воспринял с энтузиазмом. Он оповестил о предстоящей церемонии все батальоны и вечером, прогуливаясь по пустынному плацу, стал обдумывать свою речь. Уже тогда он отдавал много сил пропаганде идей Боливара в военной среде: устраивал беседы, развешивал плакаты с цитатами из его речей в казармах, покупал книги с трудами Либертадора и вручал офицерам, которых собирался привлечь к конспиративной работе. Так что спасибо полковнику! Какая великолепная возможность: обратиться сразу ко всем парашютистам, доказать тем, кто ещё остаётся в стороне от общего дела, что мысли и идеи Боливара сохраняют актуальность и должны применяться для преобразования и обновления страны!

В час дня 17 декабря, когда парашютисты уже были выстроены на плацу, майор Флорес Хилан, отвечавший за проведение церемонии, спросил:

— Где текст вашего выступления, капитан? Я должен приложить его к отчёту.

— Текста у меня нет, — развёл руками Чавес. — Полковник сказал: всего несколько слов.

— По регламенту содержание доклада должно быть представлено в письменном виде до выступления…

Настаивать майор не стал, потому что времени на препирательство не оставалось.

Чавес начал свое тридцатиминутное выступление с цитаты Хосе Марти: «Стерегущим и обеспокоенным пребывает Боливар в небесах Америки, поскольку то, что он не завершил, остаётся незавершённым до сего дня». Эти слова были необходимы Чавесу для того, чтобы связать прошлое с настоящим, напомнить о бедственном положении народа Венесуэлы: «И не надо говорить, что Боливару сейчас нечего делать в Америке с такой нищетой, с такой униженностью: как это Боливару нечего делать?»

Когда Чавес завершил свою речь, он уже знал, что его слова взволновали всех присутствующих. Многие согласились с тем, что он говорил, другие, их было меньше, — насторожились: что это за подозрительная пропаганда под прикрытием великой тени Боливара? Майор Хилан сказал недоброжелательно, с явной обвинительной интонацией:

— Вы, Чавес, похожи на политика.

В армии сравнить кого-то с политиком было равноценно оскорблению: политики воспринимались как демагоги, профессиональные обманщики. На помощь другу пришел Фелипе Антонио:

— Послушайте, майор! Капитан Чавес не является политиком, как вы его обозвали. Дело в том, что именно так думаем мы, боливарианские капитаны. И когда один из нас говорит подобным образом, все вы мочитесь в штаны.

Атмосфера стала накаляться, но вмешался полковник Манейро. Он сказал, что капитан Чавес минувшим вечером в «устной форме» доложил ему о содержании выступления и получил «добро». Полковнику не поверили, но это был устроивший всех выход из конфликтной ситуации.

Чтобы снять напряжение и поговорить без посторонних глаз и ушей, Фелипе предложил Уго совершить пробежку, к ним присоединились капитан Хесус Урданета и лейтенант Рауль Бадуэль.